Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

— О чем ты, людоед! Ты ведь меня знаешь с юности, я даже в шутку не лгал ни разу в жизни. Ужели я начну лгать теперь, когда я царь и знаю, что хорошо и что дурно? Поверь мне, я к твоему жертвоприношению приду обратно!

— Что ж, государь, иди, — согласился людоед. — Без тебя я жертвоприношения не начну. Да и дух дерева не согласится принять его без тебя. Смотри, не расстрой мне дело.

Он отпустил Великого. А тот, подобно месяцу, что выскользнул из пасти Раху, стремительный, как мощный слон, помчался к городу.

Войско его ещё не возвратилось в город. — Царь Сутасома наш умён, — рассудили воины. — Только бы удалось ему разговорить людоеда. Он умягчит его сладостной беседой о дхарме и вернётся, словно могучий слон, вырвавшийся из когтей льва. Да им и стыдно было показаться горожанам после того, как людоед на их глазах унёс царя.

Теперь же войско издали заметило царя, пошло ему навстречу, приветствовало, вопрошая:

— Как вы спаслись от людоеда, государь?

— Он поступил со мной как благодетельный родитель. Как бы свиреп ни был злодей, он внял моей покорной просьбе и отпустил меня, — ответил царь. На царя надели украшения, подвели к нему слона, и он вернулся с войском в город. Горожане возликовали, видя его снова.

А царь стремился послушать дхарму, как иной пьяница — напиться. Он даже родителей проведать решил после и отправился прямо во дворец. Сел на трон, послал за брахманом и велел цирюльнику его причесать, велел также, чтобы его умыли, умастили, одели в дорогие одежды и украшения — и все проверил. Потом умылся сам, повелел подать брахману царских кушаний и сам поел после него. Усадил брахмана на драгоценное сиденье, поднёс ему, из почтения к дхарме, благовония, гирлянды и прочие подношения, уселся на сиденье пониже и попросил: — Учитель, прочтите нам строфы, что вы принесли с собой.

Вот вырвался он из рук людоеда

И к брахману явился с поклоном:

«Поведай мне строфы, что дорого стоят,

Хочу их услышать себе на благо».

В ответ на просьбу Бодхисаттвы брахман ещё раз натёр руки благовониями, вынул из котомки красивую книгу, взял её бережно и произнёс: — Итак, государь. услышь эти драгоценные строфы, преподанные самим Десятисильным Кашьяпой. Они сокрушают страсть, тщеславие и другие пороки, искореняют склонность к утехам, разрывают круг смертей и рождений, пресекают всяческою жажду; они ведут к отвращению от мирского, прекращению житейских начинаний и бессмертию великой нирваны. Он прочёл по книге:

«Благого мужа, Сутасома,

Однажды встретить — уже благо.

В общении с ним много пользы,

А с прочими хоть не встречайся.

К праведным будьте поближе,

С праведными общайтесь,

От знания истинной дхармы

Счастьем сменится горе.

Ветшают даже колесницы княжьи,

Вот так и тело склонится к тлену.

Но дхарма истых к тлену не склонится,

От истых к истым передаваясь.

Земля от небес отстоит далеко,

Заморье от нас, говорят, далеко,

Но дальше ещё отстоят друг от друга

Правда благих и злая неправда».

Произнеся эти четыре строфы, стоящие каждая сотню монет, ибо некогда они были преподаны Десятисильным Кашьяпой, брахман умолк.

«Не напрасно вернулся я, — обрадовался царь и продолжал размышлять. — Эти строфы произнесены не учеником просветлённого, не просто подвижником-мудрецом, не поэтом. Тот, кто изрек их, всеведущ. Сколько же могут они стоить? Даже если бы я наполнил вселенную до самых миров Брахмы семью видами драгоценностей и все это поднёс ему в дар — и того было бы мало. Я могу отдать ему власть над царством Куру, простирающимся на триста йоджан, с его столицей Индрататтаной, которая в поперечнике имеет семь йоджан. Да вот его ли удел — править царством?» Царь взглянул на брахмана, и чудесное знание телесных примет подсказало ему, что нет у того такого удела. Тогда он стал думать, не поставить ли брахмана военачальником или дать ему другой сан, но оказалось, что тому не судьба править даже одинокой деревней. Тогда царь решил одарить его деньгами. Сперва он положил десять миллионов и понемногу спускал, пока не открылось, что судьба брахману получить четыре тысячи монет. «Значит, так я его и отблагодарю», — решил царь и распорядился выдать брахману четыре кошелька, по тысяче монет в каждом.

— Учитель, а когда вы читали эти строфы другим кшатриям, сколько они вам за них давали? — спросил он у брахмана.

— За строфу сотню, государь. Потому я и сказал, что они стоят по сотне каждая.

— Учитель — возразил ему Великий. — Ты сам не знаешь цены товару, которым ты торгуешь. Отныне пусть эти строфы ценятся по тысяче. Такие изречения не сотни, стоят — тысячи! Четыре тысячи за мной. Плачу тебе немедленно. Дал он брахману удобную повозку, наказал слугам, чтобы те с почётом отвезли его домой, и распрощался с ним.

В этот миг раздался глас: «Царь Сутасома достойно оценил строфы. Он вдесятеро поднял назначенную цену! Прекрасно! Прекрасно!» Этот глас дошёл и до царских родителей. — Что за шум? — удивились они, а разузнавши, в чем дело, рассердились на Великого, ибо были скуповаты. Он же, простившись с брахманом, пришел приветствовать их. Отцу его было до того жалко денег, что он и не спросил: — Как же ты, сынок, вырвался из рук этого лютого разбойника? — а сразу сказал, — Правда ль, сынок, что за каких-то четыре строфы ты отдал четыре тысячи? — Правда, — ответил тот.

— Добро бы восемьдесят или девяносто,

Да даже сто — разумная цена!

Но за строфу по тысяче? Уволь,

Уж это, Сутасома, безрассудство! –

сказал тогда отец.

— Я, отец, хочу не много денег иметь, а знать много мудрых речений, — ответил Великий, пытаясь образумить его. –

Мне дороги речения мудрых

И уважение благочестивых.

Как море ручьи насытить не могут,

Так я поученьям внимать не устану.

Огонь сжигать дрова не устанет,

Речная вода океан не наполнит,

А мудрые люди, о лучший владыка,

Благому совету внимать не устанут.

И даже если собственный раб мой

Мне изречение мудрое скажет,

Я буду ему, как другим, благодарен:

Мне дхарме учиться наскучить не может.

Отец, напрасно ты коришь меня за траты, –

продолжал он. –

Я ведь поклялся людоеду к нему вернуться,

Когда услышу эти строфы,

Так что теперь я ухожу,

А царство остаётся вам.

Конями, казною и царским званьем

И всеми благами, что есть в царстве,

Владей, а меня осуждать не надо.

Я ухожу назад к людоеду.

От таких слов у отца царя зажгло в груди: — Сынок, Сутасома, что это за речи! Я прикажу войску, и оно пленит разбойника! И он произнёс:

— Да разве мы с тобою беззащитны?

Вот конница, пехота, колесницы,

Слоны могучие, стрелки из лука...

Пошлём их в лес расправиться с злодеем.