Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

И он пробрался к пруду, залез в него и притаился в воде, укрыв голову лотосовым листом. Жар от него пошёл в воду такой, что черепахи, рыбы и прочие водяные твари не выдержали, обмякли и отплыли подальше, сбившись в кучу у кромки воды. А если спросить, откуда в нем такой жар, так это от прошлых его деяний. Мощным он стал потому, что во времена Десятисильного Кашьяпы велел раздавать молоко по памятным дощечкам с зарубками. А жар в нем собрался такой потому, что тогда же он построил для монахов тёплую трапезную и, чтобы они могли погреться, послал им очаг, дрова и колун. Итак, он был уже в парке, когда на утренней заре на три йоджаны в округе расставили оцепление.

Рано по утру царь позавтракал и выступил из города со всем своим войском: пехотой, конницей, слонами и колесницами. Сам он сидел на нарядно убранном слоне. В тот же час, на восходе солнца, в городские ворота входил некий брахман. Его звали Кайлой. Накануне вечером он пришел из Такшашилы, пройдя путь в сто двадцать йоджан, и принёс с собою четыре строфы, из которых каждая стоила сотню монет. Переночевал он у городских ворот, а поутру увидел царя, выезжавшего через восточные ворота и, простирая руки, приветствовал его. Царь был приметлив; он углядел, что на пригорке стоит брахман и простирает к нему руки, подъехал к нему на слоне и спросил:

«Ты из какого царства происходишь?

И к нам с каким намерением прибыл?

Что надобно тебе?

Ответь мне, брахман.

Я одарю тебя, чем пожелаешь».

Тот ответил:

«Земной властитель!

Есть строфы четыре –

Их смысл бездонен, как морские воды.

Хочу с тобою ими поделиться.

Внемли им, высшей истине причастным!»

И он добавил:

— Государь, эти четыре строфы произнёс некогда сам Десятисильный Кашьяпа. Каждая стоит сотни монет. Я слыхал, что ты весьма рассудителен, и пришел прочесть их тебе.

— Прекрасное намерение, учитель! — обрадовался царь. — Я, правда, не могу сейчас вернуться. Сегодня праздник созвездия Пушья, и в этот день мне надлежит совершить омовение. Я вернусь и выслушаю тебя, а пока не скучай.

Он распорядился, чтобы советники поместили брахмана в таком-то доме, устроили ему ложе, обеспечили довольствием и одеждой, а сам вступил в парк.

Парк этот был окружен стеною высотой в восемнадцать локтей, за нею, касаясь друг друга боками, стояли вплотную слоны, за ними конница, потом колесницы, а сзади — лучники и вся пехота. Построенная так военная сила волновалась, как неспокойное море. Царь снял с себя тяжёлые украшения; цирюльник его причесал, он натёрся благовониями, с царственным величием омылся в пруду и, выйдя из воды, стоял в купальной одежде, ожидая, пока ему поднесут притиранья, венки и украшения.

Тут людоед решил: «Когда царь наденет на себя все украшения, он сделается тяжелее. Надо его брать сейчас, пока он полегче». Он приставил палец ко лбу и со своим кличем «Стойте! Я разбойник-людоед!» выпрыгнул из воды; мечом он вращал над головой, и тот сверкал, словно молния. От его вопля вожаки попадали со слонов, верховые — с коней, колесничие — с колесниц, все войско бросило оружие и повалилось ничком. Людоед же схватил Сутасому. Других царей он брал за ноги и забрасывал себе на спину вверх ногами, чтобы голова пленника на бегу колотилась об его пятки. Не так поступил он с Бодхисаттвой: он подошёл к нему, присел и посадил себе на плечи. «Идти в ворота — время терять», — решил людоед и тут же с места взлетел на стену высотой в восемнадцать локтей и бросился вперёд. Он заскакал сперва по головам слонов, из чьих висков сочилась жидкость, как это происходит от ярости во время гона, и головы клонились, как сшибленные горные вершины; потом — по спинам борзых скакунов, сгибавшихся под ним; потом юлою завертелся по передкам прекрасных колесниц; а дальше — мчался по щитам поверженной пехоты, и те щиты лопались с треском, как листья баньяна. Так он единым духом пролетел три йоджаны. Там он обернулся — не видно ли погони — и, не замечая никого, замедлил шаг.

С мокрой головы Сутасомы на него стекали капли, и он решил, что это слезы: «Нет таких людей на свете, кто б не боялся смерти, — подумал он. — Вот и Сутасома, верно, плачет потому, что боится умереть». И он спросил:

— Кто мудр и к размышлению причастен,

О многом думал и немало знает,

Кто людям всем надежда и опора, –

Как может тот отчаянью поддаться?

О чем же ты горюешь, Сутасома?

Себя ли жаль, иль сыновей и ближних,

Или богатства, золота, сокровищ?

Властитель царства Куру, отвечай мне!

Сутасома ответил:

— О нет, я о себе не сожалею,

Не жаль ни царства, ни семьи, ни денег.

Но есть закон: пообещал — исполни.

Мне жаль, что брахман будет ждать напрасно.

Когда я правил царством полновластно,

Я брахману пообещал беседу.

Дай мне исполнить это обещанье!

Я верен слову и вернусь обратно.

Людоед сказал:

— Как я могу словам твоим верить?

Кто счастливо спасся из пасти смерти,

На милость врага добровольно не сдастся.

Ты не вернёшься, о царь кауравьев.

Если ты на свободу из плена

Вырвешься и во дворец воротишься,

Ты будешь счастлив и рад спасенью,

А к людоеду идти не захочешь.

На эти речи Великий отвечал ему с бесстрашием льва:

— Кому добродетель всего дороже,

Тот смерть предпочтёт позорной жизни.

Если ты ложью от смерти спасёшься –

Ею же ад себе уготовишь.

Скорее ветер разрушит горы,

Луна и солнце падут на землю,

Скорей потекут к истокам реки,

Чем я не сдержу своё обещанье.

Но тот все равно не верил, и Бодхисаттва подумал: «Не верит он мне, видно. Попробую убедить его клятвой». И он сказал: — Людоед, прошу тебя, опусти меня на землю. Я хочу поклясться, чтобы ты поверил мне. Людоед позволил ему спуститься, и, стоя на земле, Бодхисаттва произнёс:

— Клянусь копьём и мечом наследным,

Какого хочешь заклятья требуй:

Дай мне свободу! Исполнив долг свой,

Я слово сдержу и вернусь обратно.

Сутасома поклялся клятвой, нерушимой для кшатрия. «Дался он мне! Я ведь и сам царь и кшатрий. Если пущу самому себе кровь из жилы на руке, смогу и без него устроить жертвоприношение духу. А то Сутасома слишком уж убивается», — подумал людоед и сказал:

— Когда ты царством правил полновластно,

Пообещал ты брахмана послушать.

Ступай, исполни это обещанье.

Но ты дал слово и вернуться должен.

— Не сомневайся, любезный, — сказал Бодхисаттва — Я только выслушаю те четыре строфы, что стоят по сотне монет, почту того, кто хочет мне их преподать, и к утру вернусь.

Когда я царством правил полновластно,

Я брахману пообещал беседу.

Я ухожу исполнить обещанье,

Но я поклялся и вернусь обратно.

— Смотри, государь, ты поклялся клятвой, которую кшатрий не должен преступать», — напомнил людоед.