Будда Шакьямуни - Джатаки. Избранные рассказы о прошлых жизнях Будды.

И обратился он к царю со скромностью, любезно, своё естественное благородство проявляя и ободряя речью, из ясных слов составленной, проникнутой учтивостью, влекущей сердце:

«В расщелину глубокую упав, чего-нибудь, великий царь, не повредил ли ты себе? Чего-нибудь ты не сломал ли в теле? Как боль твоя? Идёт она на убыль?

Не демон я, о лучший из людей, а лишь животное, в твоей стране живущее; твоей травою и водой я вскормлен; поэтому ты должен проявить ко мне доверье.

Ты от паденья в пропасть твёрдость духа не теряй, ведь в силах я тебя извлечь оттуда. Если меня считаешь ты доверия достойным, тотчас же прикажи, и я к тебе приду!»

И у царя от этой необыкновенной речи шарабхи сердце наполнилось изумленьем; конечно, ему стало стыдно, и потому он впал в такие раздумья:

«Он видел доблесть своего врага — меня, и все же сострадателен ко мне! И как я мог неверно поступать по отношению к сему безгрешному!

Увы, пристыжен я его поступком добрым, но горьким для меня; ведь это я зверь дикий или бык! А он шарабхи облик только носит.

Поэтому я должен почтить его принятием его приветливого предложения!»

Решив так, царь сказал: «Не очень пострадало моё тело, доспехами покрытое, и выносима боль, полученная от паденья в пропасть.

Но от страданий, причинённых мне паденьем в пропасть, я меньше мучаюсь, чем от сознания своей ошибки по отношению к тебе, столь сердцем благородному.

И не храни ты в памяти своей, что, виду внешнему поверив, тебя я принял за лесного зверя, не ведая природы истинной твоей!»

И шарабха, заключив из этого исполненного дружелюбия обращения царя о его согласии быть извлечённым из пропасти, стал упражняться с помощью камня, имеющего вес человека, и, убедившись в достаточности своих сил, решился извлечь царя из пропасти. Спустившись в расщелину и почтительно приблизившись к царю, он сказал:

«С моим ты телом «прикосновенье в угоду делу на мгновенье потерпи, пока, блаженства своего тем достигая, я не заставлю радостью сиять твой лик!

Посему да благоволит великий царь подняться на мою спину и держаться на мне покрепче».

Тот, ответив ему: «Хорошо», взобрался на него, как на коня.

С царём, сидевшим на его спине, поднявшись на дыбы и с изумительною силой и быстротой взлетевший вверх, казался он слоном, изображаемым на арках.

Извлёкши же из пропасти людей владыку, он, радостный, подвёл его к коню и, показав ему в столицу путь, собрался в лес уйти.

И царь в благодарность за его услугу, оказанную с такой скромностью, с умиленным сердцем обняв шарабху, сказал:

«Вся жизнь моя — твоя отныне, о шарабха, не говоря о силе моей власти. Поэтому благоволи ты посетить мою столицу, и если там тебе понравится, она твоим пусть будет обиталищем!

Но в страшном сем лесу, охотниками полном, столь тягостном от холода, жары, дождя и прочих бедствий, тебя оставив, никак нельзя мне одному уйти домой.

Поэтому иди, идём со мною вместе!»

Бодхисаттва, выражая ему своё благоволение, со скромностью и приятной вежливостью сказал:

«О лучший из людей! Для тебе подобных и добродетель любящих такое поведение естественно. Ведь добродетель вселяется в природу праведных благодаря их постоянным упражненьям.

И если хочешь ты, дворец свои предлагая, приятное мне сделать, привыкшему так жить в лесу,— о том довольно: одно приятно для людей — иное по рождению привычно для животных.

Но если хочешь сделать мне приятное — оставь занятие охотой, о герой! Животные имеют слабый разум по своей природе, поэтому несчастные лесные звери особенно достойны сострадания.

Пойми, «По сходно чувствуют живые существа, приятного ища и отстраняя неприятное. Поэтому, что нежелательно тебе, то и другим ты делать не старайся!

Уничтоженье славы, людей благочестивых порицанье, страдания — от злых поступков происходят; зная это, ты зло как своего врага уничтожай, потворствовать ему, как и болезни, не годится!

Приумножай те чистые заслуги, при помощи которых ты достиг людьми ценимой царской обители блаженства, не должно уменьшать количество заслуг!

Так собирай заслуги те святые, несущие блаженство нам и славу, при помощи даров обильных, их поднося во время нужное и с уваженьем; и с помощью общенья с праведными от них научишься ты нравственному повеленью, а также потому, что блага будешь ты желать, как и себе, всем существам».

Таким образом Великосущный, твердо наставив того царя в делах, относящихся к будущей жизни, своими исполненными благорасположения словами и с великим почтением провожаемый взорами того царя, скрылся в лесу.

Таким образом, «даже к желающему убить, попавшему в беду, высокосострадательные проявляют сострадание и не оставляют его своим участием».

[Ещё в рассказе о сострадании следует излагать это, а также повествуя о величии души Татхагаты и наставляя внимательно слушать закон. В проповеди о том, что благодаря дружелюбию успокаивается вражда, и о снихождении также следует привести это. И в состоянии животного Великосущный даже к убийцам проявлял сострадательное отношение; кто як, будучи человеком или же приняв обеты отшельника, выделялся бы отсутствием сострадания по отношению к живым тварям?

Зная это, благородному следует быть преисполненным сострадания ко всякому живому существу.]

Ни несчастье, ни высочайший блеск могущества не ослабляют сострадания великосущных. Вот как об этой назидательно повествуется.

Некогда Бодхисаттва, упражнявшийся в течение долгого времени в святых подвигах и во всей своей сущности проникнутый щедростью, смирением, самообузданием и состраданием, направлявший все свои дивные действия на благо ближних, явился в виде Шакры, владыки богов.

Великолепие богов владыки особым блеском засияло благодаря соединению с Великосущным; величие его ещё пышнее расцвело — так месяца сиянье ещё ярче освещает палаты, сверкающие свежей известью побелки.

Но блеск величия его, из-за которого сыны Дити грудью ополчились против стремительных слонов диннага с их бивнями, подобными пестам, — величье то, хоть осенённое блаженства полнотой и счастием высоким, высокомерием не запятнало его сердце.

Не будучи в состоянии вынести его дивное величие и высочайшую славу, наполнявшую все миры и достигнутую им надлежащим управлением небом и землёй, полчища дайтьев выступили войной против него с огромным войском из слонов, колесниц, конницы и пехоты. И было это войско ещё страшнее от своего вооружения, которым оно гордилось; оно издавало такой ужасный шум, как будто океан бушевал во время бури; так ослепительно оно сверкало своими доспехами и блестящим вооружением, что трудно было смотреть на него.