Альбер Франк–Дюкен - Что тебя ожидает после смерти

Нет больше лжи, онтологической или моральной, но обратная сторона, кулисы мира. Нет больше "знаков", символов, посредников. Нет больше образов, фантазмов, понятий, абстрактных сущностей, но непосредственное знание, интуиция (в самом прямом, самом непосредственном смысле термина) существ конкретных, индивидуальных, однако не в том, что у них есть очевидного, количественного, материально феноменального, «сделанного, чтобы поражать чувства», иррационального, абсурдного, не–бытийного следовательно, но в том, что у них есть качественного, духовного, ноуменального, существенного, «сделанного для беседы mente ad mentem (ума с умом)», рационального, "логического" — в том смысле, где Логос, Глагол, является, согласно Соловьёву, смыслом, пониманием, значением этого мира — и следовательно в том, что есть от бытия и от Бытия (Сущности). Нет больше покрывала, следовательно, как мы сейчас говорили, medium'а, "таинства", "тайны"; но, реальность каждого творения оказывается отпечатанной, такой, какая она есть, в голом сознании отделенных душ.

Невозможно отныне убежать от истины, скрывать ее, загримировать, плохо её понять. Именно тогда и так "сон" смерти становится "пробуждением". Переходят из одного мира в другой, или скорее, в одном и том же и едином творении, с лицевой стороны на оборотную: душа, наконец возвратившаяся в себе самой, обнаруживает подлинный "эон", который она игнорировала: «Дух, я была духом!»

Она "засыпает", следовательно, для такой игры познаваемых объектов, лишь для того, чтобы пробудиться для другого. И, даже для Святых, это пробуждение может лишь смешивать ужас с радостью:

Без сомнения, по той мере, в какой на земле мы будем жить в свете Евангелия, откровение, которому мы будем обязаны смерти принесет нам меньше неожиданности и изумления; без сомнения ещё, мы будем настолько восхищены от того, что видим наконец Бога оправданным, что обнаружим, насколько мы имели основание верить, что проверим прямым контактом совершенную точность и истинность догматических истин, что эта радость заставит побледнеть, как свечу в полном свете дня, боль от того, что мы будем созерцать, почти вопреки себе, то, что здесь в этой жизни мы не хотели видеть, то, что в этой жизни мы предпочитали игнорировать, то, что следовательно, мы не познали. Между тем, даже для самых святых, это видение должно хранить в себе нечто ужасающее. У св. Павла было предвкушение рая [28] Там течёт эта река, которая «выходит из Едема для орошения Сада (Рая — синод.)», земной рай, где, разделяясь на четыре рукава, она принимает форму Креста (Бытие 2:10). Поэтому еврейская традиция считала Едем отличным от земного Сада и высшим его (Targ. Jer. на Gen ., 3:24; Berakhôth, 34 B). Эта река, которую мы вновь обнаружим в Апокалипсисе, в небесном Иерусалиме, не напоминает ли она эти таинственные воды «которые превыше неба» атмосферного и даже звездного (Быт 1:7; Псалом 148:4; Дан 3:60)? И не из этого ли рая явились Моисей и Илия во время Преображения (Мф 17:3; см. Откр 2:7)? Древо жизни поднимается на берегу этой реки, и Псалом 1, кажется, предполагает действительно, что в Саду, все деревья, которые есть мы, Ему, как говорит Апостол, sumphutoï (привиты, растём совместно с ним). Наконец, не воды ли этой реки «кропит Праведный» (Исаия 45–8; 26:19)? ; гигант универсального апостольства проник, как и его Учитель между Страстной Пятницей и Пасхой, даже туда, где отделенные души "слышат" и произносят, самой своей сущностью — то, чем они являются , там есть то, что они говорят — слова «неизреченные здесь в этой жизни», и что и не позволено, и не возможно полному "человеку", из души и тела, открыть в этой земной жизни (2 Кор 12:3–4; Лк 23:43; 1 Петра 3:19). Без сомнения Павел также смог «проповедовать находящимся в темнице духам», привилегия, очень достойная Апостола и Того, кто из него сделал «сосуд, избранный» между всеми (Деяний 9:15). Он погрузился в эту "глубину", о которой мы говорили (Ефес 3:18), "царство мёртвых", согласно св. Афанасию. Итак, перед этими бездонными перспективами бездны, он как бы колебался, неспособный даже вспомнить, был ли он "восхищен" живым — «в его теле» — или умершим — «вне его тела», в состоянии отделенной души. Эта "глубина" Schéôl'а, говорит Павел, эта "бездна", которая есть " смерть", это — ужасная, грозная реальность, настолько подавляющее откровение, что душа, испытывающая головокружение, рискует потерять всякое самообладание, не была этой «любовью Божией во Христе Иисусе, Господе нашем», которая его как бы объемлет и его поддерживает (Рим 8:38–39). В самом отрывке, где Апостол говорит Ефесянам о Мистическом Теле, о "полном" Христе и об организме, который Его проявляет здесь в этом мире, нам предлагается оценить размеры Церкви, какими являются размеры Иерусалимского Храма у Иезекииля, и размеры окончательный Города в Апокалипсисе (Еф 3:18). Именно здесь встаёт вопрос о Церкви "католической ", то есть универсальной: простирающейся в "широту" всех народов земли; в "долготу"через века; в "высоту", так как она торжествует с Блаженными на небе; в "глубину", наконец, так как она простирает ее общение святых благ душам, сокрытым в Hadês. Так как божественное всемогущество не останавливается у дверей Schéôl'а; оно глубже, чем он (Иов 11:7). Поэтому «взойду ли на небо, Yahweh, Ты — там; сойду ли в Schéôl (преисподнюю), и там Ты!» (Псалом, 138:8).

Итак, даже после райского опыта, который он получил «четырнадцать лет тому назад», точно не зная, было ли это «в теле» или в состоянии разплощённой души, Апостол остается под впечатлением грозной тайны. Конечно, у него есть уверенность, что «выйти из тела», это значит «жить со Христом»; он прошел, однако, через момент колебания, отступления, "мурашек" перед hic Rhodus hic salta [29] Эта латинская поговорка имеет такой смысл: вот высшее препятствие, которое надо преодолеть чего бы это ни стоило. . Доказательством служит то, что, по его собственному признанию, он должен был идти напролом, смело рискнуть поставить всё на карту ( tharroûmen — имея мужество), чтобы предпочесть эту авантюру, этот прыжок в пустоту, рутине, даже отвратительной, земной жизни: «То, что нам придаёт мужество , это — то, что мы знаем, что пока мы живем в этом теле, мы далеко от Господа… Именно благодаря этому мужеству (Павел об этом говорит два раза подряд), этой отваге мы желаем лучше все же выйти из этого тела и водвориться у Господа» (2 Кор 5:6–8). Он следовательно заканчивает тем, чтобы пойти навстречу опасности, противостоять ей твердым сердцем. Но ему надо было почерпнуть отвагу, боевитость в размышлении о том, что представляет для него интимность, встреча лицом к лицу с Иисусом Христом.