Альбер Франк–Дюкен - Что тебя ожидает после смерти

Среди реальностей, которые представляются сознанию усопших — присутствие тем более живучее, впечатляющее, эффективное, что речь идет не об обозначающих понятиях реальностей, но о самих реальностях: присутствие уже не "интенциональное", но "реальное" — присутствуют те реальности, которые касаются тайны их собственной судьбы, их собственного бытия. В самый первый раз, тот, кто был человеком и кто теперь только лишь душа, понимает, видит, схватывает, полностью "отдаёт отчёт" в том, чем он является, то, что перед Богом, измеренный по отношению к божественной идее о человеке (и о нем самом: о таком‑то, имярек), прощупанный до его сердца и до его утроб в том, что касается его соответствия Христу, парадигме этой идеи, он есть , абсолютно. И как он им стал. То, что обрисовывается во мгновение ока перед ним — скорее в нём — то, что сейчас становится его миром, но внутренним, это — вся история божественных предупреждений по отношению к нему, очень милосердного поведения Бога по отношению к нему: бесчисленные холодности, измены, глупости, мелочности и хитрости; падения, укоренившиеся возвраты, и бесчисленные разы, когда, на краю вечной погибели, он избежал её только благодаря такой благодати, затем отрицаемой или впустую потраченной. Освещенный присутствием Агнца, который понес его грехи, он теперь видит без возможной увёртки злобу, безобразие и цену: «Ты положил пред Тобою беззакония наши, и наши тайные ошибки пред светом Лица твоего» (Псалом, 89:8). Подвергаясь судам Бога, он восклицает: «раб Твой просвещается ими» (Псалом 18:12). Сам Бог, во Христе, говорит ему: «Вот то, что ты сделал, и Я умолчал (пока ты жил на земле); но Я изобличу тебя и всё представлю пред глазами твоими» (Псалом 49:21).

Восхитительное Лицо, которое нам открывает Иисус Христос, если вы говорите, что Оно излучает любовь, бесконечное сострадание, что Оно взирает с любовью, «превосходящей всякое разумение» (Eф 3:19), на грешника, избавленного от наказания и прощенного, не забывайте, что любовь, отныне, будет отвечать все более и более на Любовь. Отныне то, что насквозь пронзает душу в процессе очищения, это (безподобное благодеяние!) — сожаление о том, что сделал плохо, раскаяние. Казалось бы, что высшее милосердие, «которое возлюбило нас первым», такими, какие мы есть (св. Иоанн), в то время, когда мы были нечестивыми (св. Павел), должно было бы изгнать раскаяние, но наоборот оно у усопшего делается острым, жгучим, очищающим. Он наконец обнаруживает всю сдержанность, деликатность этой сверхъестественной любви, о которой Песнь Песней нас уверяет, что она «сильнее Смерти». Это милосердие, впредь чисто теологальное [30] «Теологальные (богополагающие) добродетели» — вера, надежда, любовь. , поклоняющееся, выражается двойным движением души: она мучается, томится, терзает саму себя при мысли, что она недооценивала до такой степени Любовь, Самого Бога, высшее Благо, превышающее всякое добро; она «обращает глаза», отныне, теперь, когда «Дух благодати и молитвы» наполняет ее без возможного контрнаступления Лукавого, к этому Богу, к этому Отцу, которому она поругалась, которого она как бы пронзила, угрожая аннулировать для себя действие Креста; она «рыдает о единородном Сыне, она скорбит о Нем, Перворожденном» (Зах 12:10).

Три великие сверхприродные способности, которые Господь даровал нам именно для того, чтобы мы могли вступить в контакт, в общение с Ним (вот почему их и называют богословскими (букв.: «боговедческими», theologales добродетелями): веру, надежду, любовь. Они в нас — сверхъестественные движущие силы, постоянно готовые к действию, как только вы приходите к Богу.

"Теологальная" добpодетель, то есть, являющаяся частью божественной пpиpоды.

Les trois vertus théologales sont la foi, l’espérance et la charité. Elles tirent leur origine de la fameuse trilogie paulinienne en 1 Co 13, 13 : «Maintenant donc, ces trois‑là demeurent, la foi (pistis), l’espérance (elpis) et l’amour (agapè) mais l’amour est le plus grand.» Elles sont nommées théologales pour la raison qu’elles qualifient la relation de l’homme à Dieu

Человеческие добродетели укоренены в добродетелях богословских, приспосабливающих человеческие возможности к причастности Божественному естеству. Ибо богословские добродетели относятся непосредственно к Богу. Они располагают христиан жить в общении со Святой Троицей. Их источник, побудительная причина и объект — Единый и Троичный Бог.

Богословские добродетели обосновывают, воодушевляют и характеризуют нравственные действия христианина. Они воспитывают и оживляют все нравственные добродетели. Они вливаются Богом в души верных, чтобы дать им способность действовать как Его детям и заслужить вечную жизнь. Они — залог присутствия и действия Святого Духа в способностях человека. Есть три богословских добродетели — это вера, надежда и любовь (ККЦ 1812–1813).

Так как Смерть вводит Христианина в состояние глубокого покаяния, абсолютного раскаяния . На земле, беспрестанное "развлечение" (в паскалевском смысле) ему безостановочно мешало, как говорит Fénelon, возвращаться в это внутреннее убежище в самом себе, где Бог его ожидает «в тайне»; и покаяние, далеко от того, чтобы быть чистым, быть подлинным раскаянием, оказывалось смешанным с элементами эгоцентрическими, даже эгоистичными, забот и из опасений из‑за его собственного спасения. Внутренний ужас греха ему всегда являлся в этой жизни лишь через туман личных размышлений. Слишком часто, его раскаяние состояло главным образом из жалости к самому себе. Но, в Schéôl, уже нет больше беспокойства в отношении будущего: душа может, отныне с полной незаинтересованностью рассматривать свои ошибки в самом духе Искупителя, Который их столь мучительно понес. Она тогда понимает резкие слова Yahweh: «Вспомни и покрасней от стыда, и не открывай больше рта из‑за твоего стыда, когда Я сотворю искупление для тебя (можно перевести также: когда Я буду примирён с тобою) из‑за всего того, что ты совершила» (Иезек 16:63). На земле, раскаяние могло найти некоторое смягчение в усилии "исправления"; на пожирающее пламя любви, опечаленной из‑за предательства, действие, "дела", аскеза действовали как свежая и благодетельная вода, иногда даже, увы, как духовный морфий. Это время прошло. То, что говорит св. Бернар о проклятых, применимо так же к тем, кого Бог "очищает": отсутствие тела составляет всё различие; усопший видит себя вынужденным допустить, знать смачно, испробовать до дна гнусную злобу своих грехов, даже тех, которые прежде он рассматривал как безобидные, и не имея удовлетворения их исправить ( pœnitentiam haberi, non agi ). Этот полыхающий меч раскаяния, подобный копью Амфортаса, одновременно ранит и исцеляет душу. Но именно эту тревогу св. Павел расценил бы, как и Иисус, как "родовые муки". Мы сейчас говорили о двойном движении души, проявляющей ее милосердие: то же раскаяние, которое горит, сжигает, истребляет всякий гной — как щелок очищающий и огонь расплавляющий: Мал 3:2 — оно наполняет в то же время душу радостью совершенно теологальной; она благодарит за то, что она может наконец, без тени возвращения к себе самой, воздать благодарение. В ней голод Бога, жажда Святого, проявляется наконец, неизмененно, интегрально, пусть это будет через боль, — какой повод для ликования!