Лин Бао - Беседа Ши со своим сыном, или Тайны Дао Императора

Я уже собирался было уходить. Но тут в дверях показалась знатная госпожа. Она поклонилась мне, затем моей матери. Моя мать отложила ступку, взя­ла с полочки лекарство и протянула ей. Госпожа дала матери несколько лянов серебра и вышла. Я не знаю, какая сила заставила меня идти за ней. Но только когда передо мной закрылись ворота ее дома, я осознал себя.

Я стоял перед ее домом, не в силах уйти, не в си­лах дышать, не в силах просто жить. Я не знаю, что случилось со мной. На следующий день она вышла из ворот. Я все так же стоял. Она поставила обычные подношения для монахов и хотела уйти, но я заговорил с ней.

Та женщина, у которой вы покупали вчера ле­карство, это - моя мать.

Вот как, - ответила она. - Увы, я опоздала, он умер.

Кто умер?

Мой муж.

-Правда?! Соболезную...

Да, он был очень болен и стар.

-Я знаю обряды, мне не надо денег.

-Да, я как раз вышла за священником.

Так я вошел в ее дом. Мужа похоронили в соот­ветствии со всеми обрядами и со всеми почестя­ми, она осталась довольна мной. Она надела траур. Но я не мог покинуть ее дом. И она не выгоняла меня. Я читал ей древние священные тексты. Она доверяла мне как монаху. Но я не владел собой. Од­нажды она застала меня за тем, что я рисовал ее портрет. Я подумал, что она выгонит меня за дер­зость. Но она сняла траурные одежды. А потом сняла все, что было на ней.

Что же ты застыл. Продолжай рисовать. Только я не хочу, чтобы на портрете я была в траурном платье.

Ия продолжал ее рисовать. В саду цвели желто­белые лилавади, кусты закрывали со всех сторон беседку. Она лежала на резной черного дерева ку­шетке, инкрустированной перламутром и драго­ценными камнями. А я, нищий монах, смотрел на нее и рисовал это божество, не смея и думать о своем счастье. Ведь что могло быть еще более прекрасным в этом мире! Так думал я.

Она думала иначе. Уже солнце стало клониться к закату. А мы так и сидели в этой беседке. Я на-

клонился, чтобы взять с пола упавшую кисть, и по­чувствовал, как что-то касается моей шеи. Я осо­знал каким-то внутренним чувством, что это ее губы. Я боялся поднять глаза, я боялся увидеть ее. Я боялся, что это всего лишь сон. Подняв глаза, я увидел ее ровный и красивый пупок. Он прикос­нулся к моему лицу. А дальше я ничего не помню. Вселенная изначальной глубиной своей распахну­лась передо мной.

Потом я помню утро. Дерзкие крики птиц. Я не знаю, какое это было утро и сколько времени прошло после ее первого поцелуя.

Ее не было рядом. Я стал осознавать себя. Я вспо­мнил, что был послан в город по делу. Я был совсем голым. Рядом лежали мои монашеские одежды. Долгие годы практик, медитаций, полгода уеди­нения в пещере - где это все? Но кто я, нищий мо­нах? Как я посмел? Что я могу ей дать? Что я умею? Совершать обряды, распевать священные тексты? Но нужно ли это ей? Мы не равны. Она богата. А я - ничто, и имя мое - никто. Я собрал одежды и ушел, стараясь не оглядываться и ни о чем не думать.

Что, и все? Вы больше никогда не виделись?

Мастер Ли улыбнулся:

Нет, это не конец истории.

Я вернулся в свой монастырь и дал обет молча­ния. Мне выделили тихую келью, вдали ото всех. Я не помню, сколько времени провел я в молит­вах и медитациях. Я ничего не ел и почти не пил.

Высшие силы поддерживали меня. Монашеская братия не беспокоила меня и относилась ко мне с пониманием. Лишь однажды один старый мо­нах принес кувшины и поставил около моей кельи. Я понял, что он просит меня пойти за водой. Мы и раньше помогали друг другу. Я приносил воду, а он растирал мне тушь. Я не мог ему отказать. Взяв кувшины, я отправился к ручью.

Я был совсем слаб, почти бредил. От голода и не­достатка света мой мозг был полон галлюцинаций. Я видел лотосовое поле, на котором возлегала боги­ня Гуаньинь. Я видел огромную черепаху, которая улыбалась мне, держа во рту гигантскую жемчужи­ну. Она несла ее сквозь временные пространства для меня.

А у меня даже не возник вопрос, зачем мне такая гигантская жемчужина. Джунгли за воротами мо­настыря светились фиолетовым светом и были од­ним каким-то живым существом со своим нравом.

Подойдя к ручью, я наклонился, набрал воды, а когда поднял глаза, то увидел ее, выходящую из воды. Я улыбнулся и обнял ее, думая, что это продолжение сна.

Но это был не сон. Мы ушли вместе с ней. Мы бросились в океан жизни так, словно дети ныряют в прохладную горную речку. В монастыре у меня было все, я был известным и почитаемым. Но я по­терял все и ушел за ней.

Высшие силы поддерживали меня. Монашеская братия не беспокоила меня и относилась ко мне с пониманием. Лишь однажды один старый мо­нах принес кувшины и поставил около моей кельи. Я понял, что он просит меня пойти за водой. Мы и раньше помогали друг другу. Я приносил воду, а он растирал мне тушь. Я не мог ему отказать. Взяв кувшины, я отправился к ручью.

Я был совсем слаб, почти бредил. От голода и не­достатка света мой мозг был полон галлюцинаций. Я видел лотосовое поле, на котором возлегала боги­ня Гуаньинь. Я видел огромную черепаху, которая улыбалась мне, держа во рту гигантскую жемчужи­ну. Она несла ее сквозь временные пространства для меня.

А у меня даже не возник вопрос, зачем мне такая гигантская жемчужина. Джунгли за воротами мо­настыря светились фиолетовым светом и были од­ним каким-то живым существом со своим нравом.

Подойдя к ручью, я наклонился, набрал воды, а когда поднял глаза, то увидел ее, выходящую из воды. Я улыбнулся и обнял ее, думая, что это продолжение сна.

Но это был не сон. Мы ушли вместе с ней. Мы бросились в океан жизни так, словно дети ныряют в прохладную горную речку. В монастыре у меня было все, я был известным и почитаемым. Но я по­терял все и ушел за ней.

Она, как выяснилось потом, продала свой дом. Мы пришли к моей матери. Моя мать была уже слишком стара и слишком привыкла к одиночест­ву, чтобы обрадоваться нам. Но в доме было много места, и моя комната осталась нетронутой с того времени, как я ушел за Мастером. Я стал помогать моей матери, и мы смогли жить, ни в чем не нуж­даясь. Она забеременела. И мы считали дни до по­явления на свет нашего малыша. Я столько много узнал в монастыре о смерти, но я ничего не знал о появлении новой жизни. Пришла пора ей рожать.

Мать пригласила надежную повитуху. Но... я не хочу вспоминать... Она и ребенок погибли...

Я не смог более оставаться в городе. И в мона­стырь я не мог вернуться. Я пошел в святую Уд- дияну, чтобы быть в молитвах своих ближе к ним, небесным созданиям, ушедшим так рано. Я бла­годарил небо за каждое мгновение, проведенное с ними. И небо сжалилось надо мной. Сердечная боль ушла, Я стал готов соединиться с ними. Я по­мню этот день. Свет, молния, освещающая все, и раскаты грома, сотрясающие все вокруг, как буд­то вселенский шаман совершал очистительный ритуал.