Владимир Власов - Мой небесный друг

Зовите Сяо Хэ, чтоб на места свои всё стало.

Расскажет пусть, героя как он погубил, такого,

Его судом судить сейчас нам очередь настала,

Как выдвинул Хань Синя и сгубил его нещадно,

Двуличье проявляя, и чего же он добился»?

И в зале Сяо Хэ пред обществом тут появился,

И начал громко говорить, оправдываясь складно:

– «Судья! Для этих колебаний есть своя причина!

Судьба Хань Синя сперва складывалась неудачно,

Хоть был талантлив он, но не мел большого чина,

И выглядел он в общей массы среди всех невзрачно.

Узнал об этом ханьский царь, ища средь инородцев

Людей, способных, на своих не обращал вниманье,

И мало было у него способных полководцев,

Так встретились тогда они при армии создании.

И сразу оказались друг другом весьма довольны,

Кто мог знать, что изменятся вдруг царские все планы,

Завидовал успехам царь, победам непрестанным,

И как держался Хань Синь с окруженьем его, вольно.

Потом возник мятеж Чэнь Си, царь отбыл на сраженье,

Супруге приказал быть начеку, следить за всеми.

Царица Люй сказала мне: «Готовит Хань сверженье

Её и императора, и связан крепко с теми,

Кто борется с царём, захват столицы всей готовит,

И надо нам схватить его, он должен быть наказан».

Я возразил: «Его предательства факт не доказан,

И вряд ли царь его арестовать сейчас позволит».

– «Ты, видно, заодно с ним, – тут царица мне сказала, -

И если не казнишь его, когда мой муж вернётся,

Тогда тебе не сладко, как изменнику придётся,

Я всё ему скажу». Схватить мне Ханя приказала.

Я испугался мести, с её планами смирился,

Позвал Хань Синя во дворец, где был он арестован,

В тюрьму был брошен, не сопротивлялся, покорился,

И обезглавлен там, так как в цепях весь был закован.

Как видите, я Ханя не хотел исчезновенья».

Сыма с ним согласился, молвив: «Лю Бан просчитался,

Благодаря заслугам Ханя, он на трон поднялся,

Но лично сам Хань Синь не получил вознагражденья.

За тысячу лет древности обиды не случалась,

Такой, а посему во времени круговращенье

Нам справедливость здесь восстановить только осталось.

Поэтому чуть позже примем мы это решенье».

Потом все слушал Пэн Юэ жалобу из Ляна,

Сыма спросил: «За что царица Люй тебя казнила?

Каков проступок твой? И что ты сделал без Лю Бана,

В чём государыня тебя в столице обвинила»?

Сказал Пэн: «Никаких за мною совсем нет преступлений,

В своей я жизни лишь имел одни только заслуги,

Когда царь отбыл для мятежников всех усмиренья,

Ко мне от государыни пожаловали слуги.

Царица Люй была распутна, евнуха спросила,

Кто из вассалов, ханьских, что ни есть, красивый, самый

Сказал он обо мне, она приехать попросила

К ней во дворец, но с её страстью я был с ней упрямый.

Когда вошёл в большой Зал Золотых я Колокольцев,

То государыни там не было, евнух лишь встретил,

Сказал: «Царица поручила встретит богомольцев

И вас. Есть дело тайное»! И я ему ответил;

– «Готов я». Мы прошли в Дворец Великого Доверья,

Заметил я, что двери его настежь все открыты,

Я думал там монахи, но закрыли за мной двери,

Стоял в огромном зале стол с закусками, накрытый.

На лестнице стояла государыня-царица,

Она и провела меня к столу и посадила,

А после чарок двух вина, как их она испила,

Её страсть обуяла, мной решила насладиться,

Сказав, что радости меня ждут на её постели.

Но помня, что слуга царя – я, сразу ей ответил,

Что это невозможно, и тут чарки полетели

На пол, паркетный, меня яростный её взгляд встретил.

И шилом заколоть меня она тут приказала,

Разрезать на куски, затем сварить, их посолила,

И даже схоронить останки слугам запретила,

Кому-то их, как угощение её, послала.

Когда вернулся государь, она ему сказала,

Что замышлял измену я, она меня убила,

И где-то на погосте моё тело схоронила,

Обида, горькая, меня с тех пор в аду терзала».

Услышав речь Пэн Юэ, государыня вскричала,

(Она заплакала и там же находилась в зале):

– «Владыка Яньло! Всё неправда! Он всё врёт сначала,

Так как придворные меня в аду все оболгали.

Представил он по-своему всё! Ведь и вам известно,

Что в нашем мире мужики заигрывают с нами,

И женщины от всех мужчин страдают повсеместно,

Любой, увидев женщину, облапает руками.

В тот раз действительно я позвала его для дела,

Хотела обсудить вопрос, решить его, возможно,

А он решил, увидев роскошь, что ему всё можно,

Стал приставать ко мне, хотел запачкать моё тело.

Хотел добиться своего он, ведь он тоже воин,

Но он – вассал, позволивший себе с царя женой

Такую вольность, беспардонную, он горд собою,

Поэтому решила я, что смерти он достоин».

Пэн Юэ перебил её, вскричав: «Всё – в её власти!

Ещё и в чуской армии она шашни имела

С Шэнь Шици, я совсем не помышлял о сладострастье,

Всегда был прям и честен, не моё всё это дело»!

– «Всё ясно, – молвил Сыма, – обсуждать нам нет резона,

Мужчина правду говорит, а женщина лжёт судьям,

Пэн Юэ прям и честен, и ревнитель -он закона,

С царицей Люй попозже разбираться ещё будем.

Мой приговор: «Пэн Юэ – верный, сдержанный весь в чувствах,

За прямоту и честность высшее получит званье,

Не допускал с царицей никакого он распутства,

Как Хань Синь, справедливого достоин воздаянья»!

Был вызван на допрос Ин Бу. Как только появился

Цзюцзянский князь, то жалобу подал суду он сразу,

Владыке, поклонившись, с такой речью обратился:

– «За жизнь мою государя не подводил ни разу,

Я вместе с Хань Синем и Пэн Юэ заслуг добился,

Царю завоевать реки и горы помогая,

Неоднократно с вражескими полчищами бился,

За ханьский двор до капли свою кровь там проливая.

Не помышляли мы о мятеже, но ведь недаром,

Все говорят, что женщина есть дьявола созданье.

Передо мной предстал гонец царицы Люй с посланьем,

В подарок получил её я жбан с мясным отваром.

Послал ей благодарность я, отведал угощенье,

Которое на вкус весьма отменным оказалось,

В бульоне палец вдруг увидел, как мне показалось,

И сразу в моём сердце родилось тут подозренье.

Спросил гонца я, что – это, тот только рассмеялся,

Сказав, что кушанье, привычное, царицы Люи,

Рассвирепев, я стал пытать его, и тот признался,

Что блюдо сделано из князя лянского Пэн Юэ.

Не выдержав, я палец сунул в рот, извергнув в реку

Всё содержимое, кусочки в крабов превратились,

Они – напоминание обиды человеку -

С тех пор в этой реке с названьем «пэнъюэ» водились.

Не совладав с собой, гонца я казнил там на месте,

Когда царица Люй об этом случае узнала,

Она людей для наказания, своих, послал,

Те привезли её головы – мою и гонца вместе.