Протоиерей Иоанн Толмачев - 2.Недели Триоди Цветной

Семь недель прошло со времени той Пасхи, которая ознаменовалась страшным смятением по случаю распятия Христа, сделавшегося жертвой неверия и злобы вождей избранного народа. Враги Его ликовали, полагая, что все это неприятное для них дело потушено навсегда. Правда, им известно было, что с Распятым произошло что-то необычайное, так что даже воины — язычники, не имущие упования воскресения, в страшном переполохе сообщали им о непостижимом для них восстании Распятого; но они успели замять и это, прибегнув к помощи того презренного, но всемогущего металла, который так нередко служил им добрую службу. С того времени ничто не смущало их совести, и если до них доходили слухи о явлениях Христа своим ученикам, то они, на подобие новейших рационалистов (ведь неверие всегда имеет одну и ту же, крайне узкую логику умозаключений!), вероятно, утешали себя высокомерно пренебрежительным рассуждением, что эти явления не более как плоды расстроенного воображения и потому их нечего опасаться: призрак не может уже причинить им такого беспокойства, какое причинял живой Иисус — до Своего распятия, и они с усыпленной совестью, настолько она может уснуть в преступной душе богопротивников, готовились к новому великому празднику — Пятидесятнице, предполагая отпраздновать его на славу, так как теперь некому уже было нарушать своими обличениями их лицемерно праздничного благочестия.

Как в древности, так и теперь, время от Пасхи до Пятидесятницы есть страдная пора в Палестине. По низменным долинам жатва начиналась уже с половины нисана, так что первые колосья ячменя приносились в жертву уже во второй день Пасхи. Постепенно переходя из долин к горным возвышенностям и к разным родам хлеба, жатва обыкновенно заканчивалась в первых числах сивана (июня), когда на полях добирались последние колосья пшеницы. Это окончание жатвы и освящалось праздником Пятидесятницы, когда в жертву приносились Господу, подателю всяческих благ, хлебы из новособранного зерна, а также и отборные животные из стад, по установлению закона. [572]Сначала Пятидесятница только такое и имела значение, составляя скорее праздник природы, чем закона; но впоследствии вместе с ним стало связыватъся и воспоминание о даровании синайского закона, совершившемся через пятъдесят дней по переходе через Красное море, и под влиянием книжников, которые ставили своей задачей во все формы жизни вводить господство закона, такое значение его сделалось господствующим. Такое значение праздника и послужило причиной того, что Господь этот именно день избрал временем исполнения Своего обетования о Святом Духе, имевшем даровать Его церкви новый закон благодати. В виду такой важности праздника иудеи стекались на него в Иерусалим в таком же множестве, как и на Пасху.

Каждый из них считал своим священным долгом побывать в священном городе, чтобы принести в благодарность Богу за собранную жатву установленную законом жертву, и это считали для себя обязательным не только палестинские, но и внепалестинские иудеи, жившие почти во всех странах известного тогда мира. Поэтому в Иерусалиме около этого времени можно было встретить иудеев — строгих ревнителей закона, прибывших из Рима, Египта, Крита, Аравии, Месопотамии, из всех областей Малой и Западной Азии, — из “всякого народа под небесами,” а также прозелитов из разных языческих народов. И без того многолюдный и шумный, Иерусалим представлял в это время вид волнующегося моря людей, переполнявших и улицы, и дома, и окрестные возвышенности. Гул разноязычных говоров стоном стоял над городом.

В праздничные дни, когда во все ворота города входили непрерывные толпы богомольцев, осиротевшие ученики Иисуса Христа, по обыкновению собравшись в горнице, предавались молитве и невольно размышляли о пережитых событиях. Сколько событий, самых великих, страшных и радостных, совершилось на их глазах за это время! Ведь прошло только три с половиной года с тех пор, как Иисус Назарянин Своим властным словом оторвал их от их убогих занятий и они несознательно пошли за Ним, повинуясь лишь неодолимой силе этого слова, — но эти три года больше и важнее вечности! Все что они пережили за это время, возродило их духовно, и они, оставив теперь земные надежды, единственно жили только ожиданием обетованного им Утешителя Духа, который, возместив им Учителя, облек бы их, но обетованию, силой свыше и озарил их души светом разумения всех тайн премудрого Божьего домостроительства.

Но вот настал и сам праздник Пятидесятницы. Одной из замечательных особенностей его было то, что предшествующая ему ночь проводилась в бдении. “Когда Бог хотел открыть закон,” толковали книжники, “то Он повелел поднять народ от сна; во избежание этой преступной сонливости, мы в бдении проводим всю эту ночь.” Собравшись в синагоги или в частных домах, иудеи действительно проводили эту ночь в священных песнопениях и в чтении священных книг, повествовавших о даровании синайского закона, а также и тех мест из них, где говорится о любви Всевышнего к своему избранному народу. И можно представить себе настроение собравшихся, когда они под впечатлением мысли о событиях синайского законодательства выслушивали величественное чтение из пророков, огненными чертами изображавших величие Сущего, как напр. чтение из пророка Аввакума: “ Господи! услышал я слух Твой и убоялся. Господи! соверши дело Твое среди лет, среди лет яви его; во гневе вспомни о милости. Бог от Фемана грядет и Святый — от горы Фаран. Покрыло небеса величие Его, и славою Его наполнилась земля. Блеск ее — как солнечный свет; от руки Его лучи, и здесь тайник Его силы! Пред лицем Его идет язва, а по стопам Его — жгучий ветер. Он стал и поколебал землю; воззрел, и в трепет привел народы; вековые горы распались, первобытные холмы опали; пути Его вечные. Грустными видел я шатры Ефиопские; сотряслись палатки земли Мадиамской. Разве на реки воспылал, Господи, гнев Твой? разве на реки — негодование Твое, или на море — ярость Твоя, что Ты восшел на коней Твоих, на колесницы Твои спасительные? Ты обнажил лук Твой по клятвенному обетованию, данному коленам. Ты потоками рассек землю. Увидев Тебя, вострепетали горы, ринулись воды; бездна дала голос свой, высоко подняла руки свои; солнце и луна остановились на месте своем пред светом летающих стрел Твоих, пред сиянием сверкающих копьев Твоих. Во гневе шествуешь Ты по земле и в негодовании попираешь народы. Ты выступаешь для спасения народа Твоего, для спасения помазанного Твоего. Ты сокрушаешь главу нечестивого дома, обнажая его от основания до верха ” (3:2-13)…

Если и вообще иудеи в священный канун Пятидесятницы под впечатлением таких чтений находились в восторженно-религиозном настроении, то еще более апостолы и ученики Христовы. Для них эта ночь была моментом страшного перехода от ветхой жизни к жизни новой, от закона к благодати, и они, пребывая в молитве, тихо молились духом и истиной, прося вознесшегося Учителя, чтобы Он скорее послал им обетованного Духа, который и дал бы им новый закон бдагодати для возвещения его по всему миру. В такой молитве прошла вся ночь, и наступило утро. С ранним рассветом жизнь в городе закипела, и массы народа устремились к храму для установленных жертвоприношений. Храмовая площадь стонала от говора разноязычных масс народа, которые выбирали у торговцев “агнцев без порока,” как предписано в законе, или вели на заклание “козла в жертву за грех.” Увы! Все эти массы служили еще тщете ветхого завета в то время, когда на место его возвещен был уже новый завет благодати, служили тени, когда явилась сама действительность, вели на заклание ягненка или козла, когда бремя мирового греха взял уже на себя Божественный Агнец и, совершив спасение мира, был заклан от этой самой неразумной толпы, не ведавшей того, что она творила…