Иван Орлов - Труды Св. Максима Исповедника по раскрытию догматического учения о двух волях во Христе

Φύσις εστί, κατά μεν φιλοσόφους, αρχή κινήσεως και ήρεμίας [Природа, согласно философам, есть начало движения и покоя]. Col. 276.

Так в существе дела смотрели на отношение между природой и лицом следующие отцы Церкви: Ириней, Иустин, Ориген, Тертуллиан, Афанасий Великий и другие. Braun, s. 6 — 10. Хотя в сочинениях Максима и нет специального учения об этом предмете, но некоторые положительные данные, заключающиеся в них, представляют несомненное ручательство за то, что воззрение Максима на отношение между ύπόστασις и φύσις в общем ничем не отличается от вышеизложенного учения об этом предмете названных отцов Церкви. К числу таких данных должно отнести: а) ясно и определенно высказанное у Максима (вышеизложенное) учение об образе существования конкретной разумной природы; б) определение «личной» юли, как способа пользования прирожденной душе волевой способностью, принадлежащего «пользующемуся» (лицу); в) приведенное сравнение рассматриваемого отношения с отношением между душой и телом, восполняемоеуказанием на господственное отношение души к телу (см. в третьей главе), и г) различные названия, прилагаемые к лицу, как–то: «хотящий», «действующий» и им подобные.

Ότι φύσις μέν ούκ άν εΐη ποτέ ανυπόστατος, ού μην ή φύσις ύπόστασις [Из–за того что природа никогда не бывает безыпостасной, природа — [еще] не ипостась] (Col. 264). Εί γάρ τό μή άνυπόστατον είναι την φύσιν, ύπόστασιν ταύτην ποιεί, πάντως δήπου κατά τό άκόλουθον, και τό μή άνούσιον τήν ύπόστασιν ύπάρχειν, ούσίαν ταύτην παρίστησι… Κατά τήν των άγιων παράδοσιν,.. τό μή άνυπόστατον, ούχ ύπόστασιν είναι τήν φύσιν ποιεί, άλΛ' ένυπόστατον ϊνα μή ώς συμβεβηκός έπινοία μόνη Λαμβάνηται, άλλ' ώς είδος πραγματικώς θεωρήται. Ούτω δε και τό μή άνούσιον, ούκ ούσίαν ποιεί τήν ύπόστασιν, άλλ ένούσιον παριστά, ίνα μή ψιΑόν ιδίωμα ταύτην, άλλά μετά τού έν ω τό ιδίωμα κυρίως γνωρίζωμεν. 'Ώσπερ ούν έκεί τό ένυπόστατον δηλοί τό ένύπαρκτον· ένύπαρκτον δέ έστι τό ούσιώδους και φυσικής μετέχον ύπάρξεως· ούτω κάνταύθα τό ένεργόν ήγουν ένεργητικόν, τό ένδύναμον σημαίνει κυρίως [Ибо если то, что природа не безыпостасна, делает ее ипостасью, то, конечно, и то, что ипостась не бессущностна, представляет ее сущностью… Согласно преданию святых,… нелишенность ипостаси не делает природу ипостасью, но воипостасным, дабы она не воспринималась как акциденция только лишь мысленно, но реально бы созерцалась как вид. Таким образом и нелишенность сущности, не делает ипостась сущностью, но представляет ее тем–что–в–сущности (восуществленным), дабы мы знали ее не голой идиомой, но вместе с тем, в чем собственно [пребывает] идиома. Таким образом, как там воипостасное указывает на имманентное, имманентное же есть причастное сущностного и природного существования, так и здесь действующее, то есть активное, означает в собственном смысле облеченное силой] Col. 205.

Ότι ού δέον όυτε τό ένυπόστατον εις ύπόστασιν συνάγειν, ούτε τό ένούσιον εις ούσίαν διορίζειν… Ότι ώσπερ εϊ τις Λέγει, ούκ έστι σώμα άσχημάτιστον ή άχρωμάτιστον ορθώς μεν Λέγει, ού μην ορθώς συμπεραίνει, τό σχήμα, ή τό χρώμα σώμα Λέγων είναι, άΛΛ' ούχί έν σώματι θεωρείσθαι· ούτως εί τις ονομάσει Λέγων* Ούκ έστι φύσις ανυπόστατος, είτα τό μή άνυπόστατον εις ύπόστασιν συνάγων, ούκ ορθώς διακρίνει [Потому что не подобает ни воипостасное сводить к ипостаси, ни то–что–в–сущности переводить в сущность… Потому что как если кто скажет, что не бывает тела бесформенного или бесцветного, это будет правильно, однако он сделает из этого неправильный вывод, если будет говорить, что форма или цвет есть тело, а не созерцается в теле; так и если кто выразится, сказав, что «не существует безыпостасной природы», и затем не лишенность ипостаси сведя к ипостаси, то он неправильно рассуждает] Col. 261 — 264. Cf. col. 204.

Col. 205.

Col. 308, 309.

Cf. Braun, s. 80, 81.

Op. Max., t. II, col. 468.

Op. Max., t. II, col. 493.

Так, например, в III Epist. ad Ioannem ducem Север говорит: «κατά τήν φωνήν τού Διονυσίου τού Αρεοπαγητικοϋ… μίαν όμολογοϋμεν φύσιν τέ και ύπόστασιν θεανδρικήν, ώσπερ και τήν μίαν φύσιν του Θεού Λόγου σεσαρκωμένην» [по слову Дионисия Ареопагита… мы исповедуем одну богочеловеческую природу и ипостась, как и одну природу Бога Слова воплощенную]. Немного далее в том же письме, читаем: «анафематствуем всех, которые исповедуют в Нем по соединении (μετά τήν ένωσιν) двойство природ и действований (δυάδα φύσεων και ενεργειών)». Gieseler, part I. p. 14 — 15; cf. Op. Max., t. II. col. 40 — 41.

«Τά έπινοία σκοπήθεντα δύο τή ύποστάσει δύο μένειν ού συγχωρεί» [То, что в умопредставлении видится двумя, не терпит пребывать двумя в ипостаси]. Ех libr. Severi contra loan. Grammaticum; Gieseler, part I. p. 18.

Места из «Έκθεσις της πίστεως προς Νηφάλιον» [Изложение веры к Нефалию] Севера. Gieseler, part I, p. 10.

Epist. II, Severi ad Sergium Grammaticum. Gieseler, part I, p. 21.

Op. Max., t. II, col. 40, 41, 44, 49.

Op. Max., t. II, col. 49.

См., например, «Λόγος φιλαλήθης» [Слово истинолюбивое] Севера или «Λόγος εις τά γενέθλια» [Слово на Рождество], Gieseler, part I, p. 16 — 17.

«Φαίνεται γάρ έν πολλοίς ό Λόγος μή συγχωρών τή ιδία σαρκί διά των τής σαρκός έρχεσθαι νόμων» [Ибо Слово является во многих, не позволяя Своей плоти приходить по законам плоти].

Ex Severi contra Iulianum libris. Gieseler, part I, p. 22, 23. Во взгляде на происхождение безгрешных страстей, страданий и физической смерти и на отношение к ним Христа севериане и юлианисты расходятся. По воззрению севериан, и те, и другие, и третья были в природе невинного человека. Адам был создан бессмертным лишь по душе, и смерть, о которой говорится в заповеди не вкушать от «древа познания добра и зла», разумеется — духовная, нравственная (порабощение греху), которая есть следствие греха. Действительно, после вкушения плода от этого дерева Адам и не умер физически, а сделался нравственно мертвым. А так как Христос воспринял человеческую природу такой, какой она вначале вышла из рук Творца и была в Адаме в невинном его состоянии, то и страдания, и смерть (физические) естественно были присущи человеческой природе Христа: и тем, и другим Христос был подвержен в силу самой воспринятой природы. Нравственная же смерть была далека от нее: не было причины (греха), не могло быть и следствия. А если и говорится про Христа, что Он подчинился им добровольно (тем не менее, ведь — на самом деле, а не призрачно, не приспособительно), то это должно понимать лишь в том смысле, что, будучи вместе и Богом, Он мог и не подчиняться им, как мог, например, призвать на помощь «немощной плоти» легионы ангелов. По учению юлианистов, физические страдания и смерть — результат повреждения человеческой природы, и человеческая природа Христа, как безгрешная, естественно была свободна от них (Vid. Gieseler, part II, p. 7, 8). Правда, юлианисты находили возможным рассуждать, таким образом, что хотя Христос был и неповинен таким законам поврежденной природы, однако Он принимал пищу и питье и подвергался страданиям. И это — не φαντασία [в воображении] или δοκήσει [мнении], но на самом деле и притом не εξ ανάγκης φυσικής [по природной необходимости], но εκουσίως [добровольно], ради совершения нашего спасения (Ibid. р. 8). Но полагаем, для всякого очевидно, что подобное рассуждение есть ничто иное, как грубое очевидное противоречие.