Сергей Фомин - Пастырь Добрый

   — Вы зачем присылали ко мне? Я опешила.

   — Это ваш был вчера с моей запиской? Зачем прислала, а не сама привела?

   — Я очень устала, батюшка, и так… вообще.

   Он пристально посмотрел на меня, понял в чем дело и сказал:

   — Александра должна всегда приходить сама со своими, а без себя не присылать.

   — Простите, батюшка, больше не буду.

   Он сказал это строго, но взгляд его был веселый и какой–то радостный. Я не поняла, причем здесь я была нужна, но уж, конечно, впредь, если и ног под собой не чувствовала от усталости, все же сама приходила со своими.

   У батюшки это было так: будет всех жалеть и беречь тебя, пока дело не касается ближнего или собственной души твоей. В этих случаях он не допускал ни усталости, ни отговорок. Я поняла, что в этот раз я могла уйти из дома — муж бы не рассердился. Это было как бы с батюшкиного благословения.

   О моем знакомом батюшка сказал, что у него много очень высоких и хороших стремлений, но в жизни он не умеет их применять и получается разлад. Человек он хороший, но жить ему всегда будет трудно (удивительно верно), и для подкрепления и назидания он дал ему Авву Дорофея.

   — Батюшка, миленький, ведь он всю жизнь с женщинами не может устроиться, какой же ему Авва Дорофей поможет!

   Батюшка засмеялся.

   — Вот от всего этого… ему и дано. (Очевидно батюшка кроме книжки старался вложить что–то в его душу). — И добавил серьезно, глядя вдаль: — А кто знает?.. Мы еще не знаем, что с ним будет.

   Пришла раз к батюшке просить его помолиться об одном фабриканте (бывшем). Муж мой его лечил, а так как он был болен очень серьезно, то Ваня послал к батюшке, просить его молитв (тогда Ваня, не видя батюшку, начал признавать его). Больной был замечательный человек. Он всем всегда помогал. Он никогда не отпускал человека, не удовлетворивши по возможности. Батюшка слыхал о нем. Он расспросил о болезни и о его внешних условиях жизни.

   — Да, да, очень хороший он человек и нужный и теперь. Бедный! Как его прихватило! Несомненно нужно о нем помолиться. Ему нужно еще жить.

   Батюшка говорил о нем, точно знал его и силу болезни определил лучше докторов и говорил про нее так, точно он сам ею болел.

   Меня ужасно всегда поражало, как он говорил о жизни людей, о их страданиях, точно сам с ними жил. То сделала в нем христианская любовь старца отца Алексея.

   Но вот самое удивительное, что батюшка сотворил с одной «душой».

   Как–то в гости к нам пришел товарищ и друг мужа. С ним у нас сделался сердечный припадок и он пролежал у нас очень долго. Дочь его была замужем за партийным — хорошим человеком. Отец никак не мог ей простить и постоянно ссорился с ней и его не принимал. Гражданская жена его, очень плохая женщина, поддерживала всячески эту ссору.

   Больному было очень плохо. Видя отца при смерти, дочь его пришла в отчаянье, что он умрет, не простив и не благословив их (все они были неверующие). Она просила помочь ей. Я попробовала уговорить отца, но ничего не добилась.

   Раз ночью ему сделалось хуже и утром он лежал почти без пульса. Начали готовиться, чтобы вечером увезти его тело на его квартиру.

   Дать умереть ему так — было немыслимо. И хотя дела было много, но, видя гибель его души и отчаянье дочери, я полетела к батюшке. Рассказала домашним в чем дело, меня сейчас же пустили к нему. Он посмотрел на меня в упор и молча благословил.

   — Что случилось?

   — Сделайте так, чтобы он не умер!

   У меня была горячая вера и несомненное убеждение, что батюшка может остановить смерть.

   — Нужно, чтоб он помирился с дочерью, а так уж как хотите, батюшка, — пояснила я свою просьбу.

   Батюшкины глаза стали темными и глубокими–глубокими. Лицо его преобразилось, он молча смотрел на меня. Я вдруг испугалась, что он не захочет помочь. Но он торжественно и глубоко наконец произнес:

   — Хорошо, — и, помолчав, добавил: — Имена?

   — Михаил, Мария.

   — Михаил, Мария, — медленно проговорил он. — Буду молиться. — Вид его стал обыкновенный.

   Дела было масса, человек умирал, а батюшка сказал:

   — Ну, он помирится с дочерью… заживут хорошо. Какой жизнью, думаете, будет жить?

   — Той же, что и до болезни, — тихо ответила я.

   — Несомненно.

   Батюшкины глаза снова стали темными и глубокими, лицо преобразилось. Он, казалось, видел не только меня, но душу умирающего и самую преисподнюю.

   — Итак, — сказал он, в упор глядя на меня. — Что нужно ему: жить или умереть? Отвечай!

   Я чувствовала, что у меня от страха сердце остановилось, точно от моего ответа зависела жизнь больного, и, не сводя с батюшки глаз, я глухо, но твердо ответила:

   — Умереть.

   — Правильно. Иначе душа его пойдет…

   Он не докончил и сразу сделался простым и даже веселым. Мне тоже стало весело: душа Михаила будет в раю: то сделает о. Алексей.

   — Итак, — помолчав, сказал он, — будем молиться за Михаила и Марию. Будем стараться.

   Это значило, что нужно молиться за них не только о. Константину, но и мне.

   — Теперь идите, — и батюшкин голос звучал особенно, точно он меня посылал на какое–нибудь важное дело.

   — Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, — и он благословил меня всю большим крестом.

   Это в особенных и очень редких случаях о. Алексей давал как бы вещественное старческое благословение и оно воспринималось и чувствовалось особенно. Оно покрывало тебя как бы светлой броней и придавало силу хоть горы сдвигать.

   — Смотрите, подготовляйте его к этому (примирению). Знаете, так в разговоре, постепенно влияя на него. Ну, да вы сумеете это сделать. Идите. И все сообщайте мне.

   — Батюшка, больному делается хуже каждую пятницу.

   — Ну что же, значит будем ждать… надо ждать, — в пятницу, — сказал он торжественно.

   Выхожу и на вопросы домашних отвечал только:

   — Согласился. Теперь пусть как хочет, сам знает, — и весело полетела домой.

   На душе было немного все же неспокойно: как–то дома? Но радостно было очень: батюшка согласился вырвать душу Михаила из лап лукавого во что бы то ни стало. Нужно работать вместе с батюшкой, помогать ему, оправдать его доверие. А как я приступлю к этому делу?

   Дома нахожу все то же. Дочери говорю, что о. Алексей согласился помочь им. Она сразу повеселела. Вечером собралось много докторов. Несмотря на все их старания — ничего не помогало. Они удивлялись, как больной еще дышит, а муж мой и еще один профессор прямо сознались, что они в своей долголетней практике не видели такого случая.

   Сбегала к о. Константину, рассказала ему все. Он обещал молиться и придти, если нужно, причастить. Позволил мне ходить вечером ежедневно в соседнюю церковь молиться о душе Михаила.