Сергей Фомин - Пастырь Добрый

   Отец Алексей не делал того, что делают многие старцы; пользуясь своим старческим авторитетом, отменяют или изменяют повеления духовных отцов и тем вселяют в души их чад смущение.

   Батюшка часто говорил, что ему приходится устранять неправильные отношения между духовными отцами и их чадами. Говорил, насколько это дело трудное и тонкое, сколько можно все же помочь людям, которые, часто по неумению и неправильному пониманию духовной жизни, мучают себя и других.

   Батюшка говорил, что ему приходилось, правда, отменять приказания о. Алексея–затворника, так как иногда он накладывал на людей непосильное бремя.

   —Но то дело другое: мы друг друга знаем, — говорил он. — Он высокой духовной жизни, — добавил он, строго глядя мне в глаза, чтобы отбить всякую охоту осудить о. Алексея–затворника.

   Как–то спрашиваю батюшку — как быть, когда приходят скучные люди и говорят о неинтересных вещах.

   —Вот, батюшка, приходит к нам одна из «обобранных» и рассказывает нудно и скучно, как у нее какие–то там стулья пропали или что–то в том же роде. Их таких порядочно наберется. Это очень скучно, батюшка, и люди эти такие безтолковые и скучные. Можно как–нибудь от этого отделаться? Ведь, батюшка, никакой нет в этом ни для них, ни для меня пользы.

   Батюшка покачал головой и сказал:

   —Нет, Ярмолович, нужно их слушать. Ведь они несчастные.

   И лицо его сделалось такое скорбное, точно он сразу переживал горе всех «обобранных» вместе взятых.

   —Не все же нам слушать интересное. А вы думаете, что мне всегда интересно слушать, как какая–нибудь женщина, да еще не одна, начнет рассказывать, часто несвязно и неясно про то, что ей лучше, открыть лавку или корову купить? А то спрашивает — продать шубу или нет. И все это приходится выслушивать. Да, приходится заставлять себя слушать. Нужно понуждать себя входить в их интересы, стараться чувствовать, как они чувствуют, думать, как они думают. Таким образом их состояние становится для тебя ясным. Начинаешь их жалеть, а, жалея, любить. Нужно над этим работать. Сначала понуждать себя — трудно и скучно будет. Потом, как только сможешь их пожалеть, так уже легче будет, и скучно уж не будет с ними.

   Непременно заставляйте себя выслушивать все до конца, что бы они вам ни говорили. Старайтесь вникать в их горе, в их жизненные неприятности. В это время забывайте совершенно себя и помните только того, кто перед вами. Живо представляйте его положение и как бы вы себя чувствовали на его месте. Старайтесь внимательно относиться к людям. Привыкнуть к этому трудно. Помни: забудь себя и забудь все в себе и живи жизнью всех и каждого. Кто бы к тебе ни пришел, переживай с ним то, что он переживает. Входи в его душу, а себя забудь, совершенно забудь себя.

   Я стала стараться терпеливо слушать людей. Сначала было очень трудно, потом постепенно привыкла. Батюшка справлялся, как идет дело, ободрял, и я понемногу приучилась.

   Раз прихожу к батюшке за благословением. Он что–то внимательно читал. Меня занимал вопрос, что люди иногда и сами бывают виноваты, а валят все на лукавого. Надо тоже отметить замечательное свойство о. Алексея, что он никогда не говорил о лукавом, как другие духовные люди: враг попутал, враг научил и т. д. Также, несмотря на силу его молитвы, он никогда не отчитывал бесноватых, что мне в нем очень нравилось. Я решила, что по его великой любви ко всем он и бесов жалеет, и не хочет их куда–то там выгонять, просто молится за больную и крепко надеется, что, если Господу будет угодно, Он исцелит ее. Отец Алексей не говорил о «нем» никогда потому, что он просто не хотел знать «его», не хотел иметь с «ним» дело. О. Алексей имел силу над «ним» и мы около него не чувствовали пагубного дыхания духа зла. «Он» боялся силы духа великого старца.

   —А что, батюшка, на лукавого напрасно все валят? — спросила я, несмотря на то, что батюшка был очень занят. — Часто сами люди бывают виноваты, а в оправдание себя на «него» валят.

   Батюшка, хотя уж снова погрузился в чтение, взглянув на меня, ласково улыбнулся.

   —Да, я тоже так думаю. Он бедный часто не виноват. Иногда не по его вине люди делают зло, а его ругают.

   Так как батюшке показываться на народе было опасно, он часто служил раннюю. Но и это скрывалось. Мне из–за мужа часто нельзя было попадать на его службы. Для меня это было большим горем, но к нему с этим приставать было нельзя. Бывало стараешься хоть ко кресту поспеть, так как в праздники я избегала тревожить его на квартире. Прихожу раз — последние подходят. Вот уйдет сейчас в алтарь. Бегом подошла, а батюшка мне так ласково протягивает крест и говорит:

   —Лентяй, лентяй, Ярмолович! Проспала обедню!

   Я обиделась.

   —Батюшка, ведь вы знаете, я не могу на ранней быть. Он пристально посмотрел на меня и еще громче сказал:

   —Лентяй, одно слово лентяй.

   Я опомнилась, крепко поцеловала его руку и встала на свое место. И легче давалась молитва, и день был веселее, когда успеешь так вот получить его благословение.

   Бывало, когда батюшке было плохо, он так задыхался, что не мог говорить и молча давал всем крест. И вот подойдешь, а он благословит и только крепко сожмет твою руку. И чувствуешь, что он тебя помнит и поощряет на делание, и сердце сожмется от тоски и предчувствия, что недолго еще будет утешать нас наш великий старец о. Алексей.

   Бывало стучишься в батюшкину дверь.

   —Можно?

   И он всегда весело ответит:

   —Не только можно, но и должно!

   А иногда просто повелительно скажет:

   —Должно!

   Все зависело от того душевного настроения, с которым ты к нему приходила. А раз я сделала какой–то небольшой проступок и батюшка ответил:

   —Не должно, — но не строгим голосом. Я притворила дверь и говорю:

   —И правда, батюшка, не должно. Так–то часто нужно было бы вам отвечать мне. Верно это большей частью не должно.

   Он рассмеялся и, когда я покаялась в своем проступке, сейчас же простил.

   Всегда, когда входила к батюшке, кланялась ему в ноги со словами:

   —Простите, и, если можно, благословите.

   Часто, если плохо себя вела, он не благословлял, и только в конце беседы, если увидит должное в тебе настроение (скорбь о соделанном и желание твердое исправиться), сам благословит тебя. Не полагалось уходить самой или в конце беседы просить благословения. Батюшка сам это делал и этим благословением отпускал тебя.

   Раз он остановился с поднятой на благословение рукой и спросил: