Алиса Крылова - Леди. Быть настоящей в эпоху иллюзий

Если популяция долгое время существует в комфортных условиях, то ей нет необходимости адаптироваться. Если же условия существования становятся экстремальными, то ей нужно искать какие-то новые решения для выживания, иными словами, создавать организмы с новыми признаками. В таком случае число мужских особей среди новорожденных возрастает. Может быть, подумалось мне сейчас, в этом тайный смысл старой поговорки, что сыновья рождаются к войне…

В нашем контексте важно, что отмеченные закономерности работают не только в биологической, но и в общественной эволюции. Здесь также мужчина – новатор, женщина – хранитель. Анализируя историю, Геодакян отмечает, что многие занятия, которые считаются сейчас традиционно женскими (например, вязание), были изобретены мужчинами. Без понимания принципиальной разницы ролей двух полов в эволюционном процессе невозможно построить грамотную демографическую и экономическую политику.

В предыдущей главе я писала, что женщине, которая добивается успеха, много зарабатывает и т. д., непросто строить отношения. Фактически, выражаясь языком Геодакяна, она исполняет мужскую эволюционную роль. При этом, не спорю, есть и примеры счастливых семей, где такая женщина успешно исполняет и специфически женскую роль – является матерью и хозяйкой дома. Никогда, заходя в ее дом впервые, не подумаешь, что кормильцем является именно она. Но, по моим ощущениям, мужчина в таком союзе очень специфический. Это носитель определенного психотипа, что может понять и принять превосходство женщины. Таких мужчин очень немного.

Теория Геодакяна, с точки зрения которой семья является единицей биосоциальной эволюции, сугубо научна. Религия (и религиозная философия) часто воспринимается как взгляд на мир, противоположный научному. Но тем более весомым является тот вывод, к которому приходят противоположные друг другу традиции мышления.

Поэтому обратимся к иному источнику. В дневниковых записях императрицы Александры Федоровны, жены последнего русского царя Николая II, читаем следующее: «Женщина наделена даром сочувствия, деликатности, умением вдохновлять. Это делает ее похожей на посланца Христа с миссией облегчить человеческие страдания и горести». Роль женщины, описываемая императрицей, – это мотиватор мужчины и хранительница дома, где он может восстановиться: «Что бы ни случилось с мужем в течение дня, когда он входит в свой дом, он должен попасть в атмосферу любви… Когда он сокрушен, ее (жены. – А. К. ) улыбка помогает ему снова обрести силу, как солнечный луч распрямляет поникший цветок».

Многие высказывания императрицы покажутся сегодняшним читательницам апологией устаревшего патриархального порядка дореволюционной России. Однако главная мысль, которую она хочет донести, не столько в том, что мужчина и женщина имеют четко определенные роли, а в том, что подлинный семейный союз строится на ограничении эгоизма: «Нужно советоваться с женой о своих делах, своих планах… Может быть, она и не так, как он, смыслит в делах, но, возможно, сумеет предложить много ценного, так как женская интуиция часто срабатывает быстрее, чем мужская логика. Но даже если жена не может оказать мужу помощь в его делах, любовь к нему заставляет ее глубоко интересоваться его заботами. И она счастлива, когда он просит у нее совета, и так они еще больше сближаются».

Цитата свидетельствует о том, что в действительно гармоничном союзе никто не привязан и не принужден к своей роли.

СЕМЕЙНАЯ ЖИЗНЬ – ЭТО ПРЕЖДЕ ВСЕГО СОВМЕСТНОЕ РЕШЕНИЕ ЗАДАЧ, НЕРАЗРЕШИМЫХ В ОДИНОЧКУ.

И для достижения успеха в ней должны иметь место кооперация и разделение труда, а не эксплуатация человека человеком. В этом состоит, на мой взгляд, современный смысл слов Александры Федоровны о том, что до семейной жизни каждый человек несовершенен, а во время нее «две жизни связаны вместе в такой тесный союз, что это больше уже не две жизни, а одна». Семья – это способ взаимного совершенствования людей, предусмотренный при их сотворении: «Божественный замысел <���…> в том, чтобы брак <���…> делал жизнь и мужа, и жены более полной, чтобы ни один из них не проиграл, а оба выиграли».

Вот два разных взгляда, две разные логики. В первом случае – биологическая теория, во втором – религиозно-философский дневник. Вывод же один: семья – это живое целое, где близкие друг другу люди исполняют взаимодополняющие функции.

Возможно, я сейчас обману себя и оттолкнусь от лубочной мифологической картинки, но в традиционном, докапиталистическом обществе прошлого семья в каком-то смысле является смыслом жизни, а основное предназначение совпадает с личным. Усердие человека направлено на созидание для окружающих, а не только и не столько для себя. В этой системе мы сталкиваемся с закрепленными ролями кормильца и хранительницы очага – и это довольно нетрудно объяснить.

Дело в том, что в условиях аграрной (основанной на сельском хозяйстве) экономики семья, особенно большая, являлась залогом выживания – это первый и основной уровень человеческой кооперации. Поскольку младенческая и детская смертность была очень высока, детей рожали много. Окрепнув, ребенок быстро становился бесценным помощником в хозяйстве – вспомните «Крестьянских детей» Некрасова. В условиях индустриализации и урбанизации большая семья уже не необходима для выживания – формы кооперации иные, многие функции по жизнеобеспечению выполняются инфраструктурой города. В связи с изменением образа жизни и представлений людей о самих себе семья становится роскошью – ребенок в городе находится на родительском иждивении дольше.

Индустриальная культура более индивидуалистична, и, с одной стороны, это трудно считать недостатком. Так, именно благодаря распространению индивидуалистических ценностей появилось понятие детства и общество стало воспринимать ребенка как ребенка, а не как «недовзрослого». Еще сто с небольшим лет тому назад в России на предприятиях использовали детский труд. Но, с другой стороны, индивидуализм, возведенный в своего рода культ, и есть то, что превращает людей в вещи.

В 1970 году французский ученый Жан Бодрийяр написал об обществе потребления одноименную книгу, где высказал следующую интересную идею. Современная цивилизация, для которой со времен Французской революции одним из идеалов является равенство, пытается оценивать человеческое счастье посредством количественных показателей. Очень грубо говоря, если дать всем людям по X кг пищи, Y предметов одежды и т. д., то они будут счастливы, если дать меньше – будут несчастны.

Но достаток – это прежде всего субъективное ощущение, и «никогда нельзя иметь ни завершенного удовлетворения, ни определения потребности» – я недаром написала выше математические переменные. В результате складывается такая ситуация: достичь реального равенства в обществе нельзя, иерархия и конкуренция сохраняются, но можно добиться формальных показателей достатка, тем самым повысив свой статус. Всякий человек, приобретая товары и услуги, способен играть в имитацию счастья высшей пробы, иллюзорным образом сокращая дистанцию между собой и представителями высшего класса. Люди ничего не потребляют «в одиночестве», потребление – это разновидность общения, способ показать себе и окружающим, что у тебя все отлично, коль скоро ты пользуешься чем-то качественным и эксклюзивным. По этой логике тот, кто живет на «золотой миле» и ест в дорогих ресторанах, несомненно, счастливее того, кто обитает в спальном районе Москвы и питается в KFC. При этом любой москвич все равно счастливее типичного жителя провинции. А те из вас, кто пользуется социальной сетью Instagram, прекрасно знают, сколько существует методов (и платных сервисов из серии «понты в аренду») создания картины счастливой жизни.