Егор Горд - Взрыв мышления [litres]

Во время бесед с корейцем я рассказывал ему, как попал сюда, что специально притворился, чтобы доказать самому себе, что могу сделать все, что захочу, что это некий эксперимент. Кореец смеялся надо мной и говорил, что нормальный человек на такое бы никогда не пошел и что я не зря здесь, раз на такое решился. Меня подкупало то, что он мне все же верил. Мы ладили, и это был единственный человек здесь, с которым я был рад проводить свое бессмысленное время.

Когда вечером я вернулся в свою палату, на моей кровати лежал дядя Миша. Я сказал ему: дядя Миша, твоя кровать вон там, иди к себе. Ноль реакции. Тогда я повторил во второй раз. Он непонимающе смотрел на стоящего перед ним лохматого Горда и не собирался вставать. Тогда я помог ему встать и отвел его в кровать. Сколько это будет продолжаться? Сколько? Обессиленный я рухнул на теплую от дяди Миши кровать, и тяжелое осознание того, как отсюда сложно выйти, меня вогнало в некое депрессивное состояние, перерастающее в ярость или отчаяние. Я хотел избавиться от здоровяка, привязать к кровати дядю Мишу, этого завядшего красного помидора, – и увидеть, что рисует кореец. Я хотел нормальную еду и быть свободным. Идти куда хочешь и делать что хочешь. У меня появилось желание встать и пойти переворачивать столы, кричать и вести себя весьма буйно.

Удаляясь от своих мыслей и своего состояния, как бы смотря на себя в это время со стороны, я понимал, что сейчас ничем не отличаюсь от тех, кто меня окружает. Что Седовласый у меня что-то спрашивает, но я с трудом понимаю, что он от меня хочет, и ему нужно повторять свои вопросы по 2-3 раза, чтобы я ответил. Что я также депрессивный, как и все находящиеся здесь. Как легко я сдаюсь. Я попал сюда сам, это было мое собственное желание, мое чертово решение, моя забавная авантюра – теперь мне нужно было достойно отсюда свалить.

В моменты отчаяния иногда приходит к человеку хорошая мысль. Моя мысль пришла материально.

Я же материализовал свою мысль. Я оказался здесь не просто так, я не шел по улице, и меня не забрала желтая машина скорой помощи. Я сделал то, что не под силу большинству. Судьба не планировала, чтобы моя задница была в этой палате, но я пошел ей наперекор.

Мои мысли прервал кореец, зашедший в мою палату, и сказал: пойдем со мной. Я решил, что мне не нужно больше повторять дважды. С этого момента мне достаточного всего одного раза. И не важно, кто мне говорит – человек рядом или я сам себе. Нужно говорить один раз, и либо говорить да, либо – нет. Никакого соплежуйства.

Я пошел за ним, и кореец протянул мне листок бумаги. Это был его рисунок.

Когда я увидел рисунок, то отпрянул. Это было неописуемо. На этом листке была изображена девочка, она была нарисована настолько реалистично, что я, человек, который не разбирается в искусстве, потерял дар речи. Никогда ничего лучше я не видел, потому что на рисунке девочка была как живая.

Он рисовал свою дочь. Несколько лет назад ее сбил пьяный водитель на пешеходном переходе. Она умерла на его руках, пока скорая стояла в душной пробке железных машин.

Мне сложно было считать его больным, скорее замкнутым человеком, который давно потерял смысл жизни. Когда он уходил в себя, мне было его жаль, но я не мог ничем ему помочь.

Я видел в своей жизни тысячу людей, которые переживали за какие-то мелочи, плакали из-за какой-то ерунды, ругались и злились на своих детей и близких. И так будет всегда. И теперь при виде «горя» на этих «измученных лицах» я вспоминал корейца, который был бы счастлив взять все эти проблемы себе, лишь бы его дочь из его рисунков оказалась живой.

Мне казалось, что я угодил в самый центр человеческих страданий. Между страданиями корейца по своей дочери и между бессмысленными страданиями зажравшихся людей, которые ходили за стенами психбольницы и не знали, что такое настоящая боль и потому выдумывали ее себе сами. И мне захотелось что-то поменять в этих чертовых жизнях.

Эти мысли промелькнули у меня в голове за какие-то доли секунды, за одно мгновение. Как будто в моем мышлении что-то взорвалось, появился какой-то процесс, разрушений… и созидания. Я ушел в себя, задумался…

Ведь я тоже сейчас страдаю. По сути, я псих, лежащий в психбольнице по своей воле, голодный и испуганный, каждый день склоняющийся к унитазу, прижимающийся к холодным стенам длинного коридора.

– Эй ты, здоровый ублюдок! – эхом прокатился мой голос по коридору больницы.

Я стоял посреди коридора, и навстречу мне шел, размахивая огромными кулаками, здоровяк.

Он подошел ко мне так близко, что я почувствовал запах из его вонючего рта. Я смотрел на его лицо и в его глаза. Он что-то промычал и так сильно сжал кулаки, что они захрустели. Поняв, что сейчас возможен конфликт, к нам кинулись санитары и растащили в разные стороны. Но внутри меня что-то уже было сломано. Что я мог чувствовать? Страх? И как я смогу смотреть в глаза корейцу? Страх – это форма страдания человека, и кто из нас больше страдает? Хотел бы он страдать так, как страдаю я? Да и вообще – страдаю ли я? Не придумал ли я свой страх?

Этот псих с огромными кулаками спокойно ходит по больнице и никого не трогает. Он добрее мухи, бьющейся о стекло психбольницы. Почему его боюсь только я? Потому что это моя иллюзия. Я всегда боялся психов, и он был моим живым кошмаром во плоти. Но по сути он был напичканным таблетками здоровенным засранцем, который не обидит даже мухи, вынужденной атаковать стекло в надежде на свой личный побег.

Я лежал на кровати и смотрел в потолок. Седовласый громко вздыхал каждые 15 секунд, не нарушая мою уверенность в том, что скоро я отсюда свалю к чертовой бабушке.

Я встал, подошел к старому сморщенному человеку, сел на его кровать, возле него, и предложил поменяться кроватями. Он с радостью согласился. И почему я раньше об этом не догадался?

Далее я начал чувствовать себя плохо. Я сильно похудел, и у меня не было сил. Я много лежал и ходил изредка к корейцу, чтобы поднять ему настроение. На свое настроение мне было плевать, я уже знал, что буду делать и как жить дальше, что буду чувствовать, а что запрещу себе чувствовать.

Когда я вошел в кабинет к доктору, он сказал, что наблюдал за мной, что мне гораздо лучше. Спросил про условия, про соседей по палате, про мои записи. Я старался отвечать ему с первого раза. Поняв, что мне уже лучше, он сказал, что завтра я пойду домой. Прошел ровно месяц.

Я вышел из железной пасти психбольницы и, шатаясь, маневрируя по кислородным дорогам, побрел домой. Солнечный свет меня ослеплял и давал сил. Внутри меня что-то пело и рыдало одновременно. Я зашел в магазин и набрал там еды столько, сколько мог унести.

Открыв замок своей двери, я рухнул на кровать. У меня было истощение. Я потерял 8 кг за месяц. И приобрел уверенность в том, что возможно все. Я давил смех в подушку, да, черт возьми! Я это сделал! Я псих, ненормальный, и это мне нравилось! Наконец-таки я начал решать проблемы и преодолевать трудности. Мне все под силу. Мне все под силу! МНЕ ВСЕ ПОД СИЛУ!!!