Росс Элленхорн - Как мы меняемся (и десять причин, почему это так сложно)

В каждом из нас сидит двадцатилетний юнец и «профессиональный пациент», мечущийся между незрелой любовью, которая берет, и зрелой, которая дает, потому что все мы всегда боремся со своим одиночеством. Нас очень прельщает мысль послать сигнал о том, что наступил кризис и мы столкнулись с проблемой, чтобы ощутить умиротворяющее чувство, будто нас запеленали, качают и шепчут: «Ты не одинок». Признаки вашего бедственного состояния больше привлекают внимание окружающих, чем успехи, и притягивают любовь, не связанную с вашими личными качествами. Напротив, ее источник – отсутствие вашей деятельности.

Когда вас утешили после падения, вы можете выбрать удобную и безобидную позицию ребенка под опекой, зависящего от решений окружающих. Вас накормили, согрели, укачивают, глядя с любовью, и вы блаженно засыпаете – чего еще желать?

Похоже, в моей профессии искусство оскорбления доведено до совершенства. Этот термин не только обиден, но и неверен. Если индивиду трудно расстаться с родными стенами, это не значит по умолчанию, что с ним что-то не так, это не бракованная ракета. Часто это результат сложной природы любви – и все-таки это любовь – и страх потерять связь с теми, с кем был близок на протяжении большей части своей жизни. Те, кто не покидает родной дом сразу после окончания школы, часто хватаются за возможность ощутить, что их по-прежнему любят. Они боятся, что если изменятся, то потеряют это чувство. Такое поведение нельзя назвать серьезным, но оно объяснимо. И уж совершенно точно это не провал.

Вот еще один перл из моего профессионального жаргона – «вседозволенность». Специалисты, занимающиеся избавлением от зависимости, часто говорят родителям, что неспособность их отпрыска вести трезвый образ жизни проистекает из их готовности помогать ему во всем. Родителям внушают, что они позволяют сыну или дочери пить, поскольку запутались в отношениях с ними. Это еще один оскорбительный подход. Вседозволенность (под этим подразумевается гиперопека), как поясняют специалисты, – элемент зависимого поведения, свидетельствующий о «патологической семейной модели» (очередное оскорбление!), частью которой они являются. Часто эксперты, ставящие такие диагнозы, – молодые люди, у которых еще нет детей, и им незнакомо непрерывное беспокойство и сводящая с ума тревога, которые появляются на свет вместе с потомством. Особенно это справедливо для ситуаций, когда ребенок подвергает себя опасности. Встречая таких людей, которым какой-нибудь двадцатилетний юнец навесил ярлык «позволяющего все родителя» (о чем они сконфуженно мне сообщают), я говорю, что у меня есть более точный термин для такого типа поведения: любовь.

Терять связь с теми, кто был тебе близок, – родителями, личным наставником, тренером по теннису, врачом, консультантом сообщества АА, друзьями, с которыми вместе зависали в баре, – тяжело, это разбивает сердце. Но иногда, чтобы двигаться вперед и измениться, приходится менять и эти отношения. И порой, как в отношениях «родитель – ребенок», риск утратить важный источник психической энергии очень велик, поскольку уменьшение тревоги отражается в снижении уровня исключительного внимания и заботы. И это возвращает нас к факту, что в любых отношениях плохое всегда перевешивает хорошее.

Тяга не менять свои негативные черты связана не только с тем, что вы хотите сохранить свои отношения с окружающими. Вы также ничего не хотите менять в отношениях с самим собой.

Измениться – значит поменять отношение к себе.

Символично, что это последняя причина не меняться. В каком-то смысле предыдущие девять причин тоже касались изменения отношения к себе. Движение вперед означает следовать в неизвестном направлении под руку с надеждой и, сопротивляясь ветрам перемен, принимать новые позы; приходится признать, что новая версия себя несет единоличную ответственность, настроена серьезно и в то же время в духе игры и не боится спросить себя «Что дальше?»; перемены требуют изменить взаимоотношения с собой в зоне смирения, самоотверженно страшиться ожиданий, быть готовым уничтожить память о перенесенной боли и выстроить новые или преобразовать прежние отношения с окружающими. Именно поэтому изменить себя так сложно: перемены рождаются в результате мысленного диалога с собой и о себе.

Пора мне признаться, что я немного солгал на страницах этой книги. Правда в том, что в моем кабинете не такой уж и бардак, как я старался изобразить. Начав писать книгу, я решил, что чистый офис поспособствует этому процессу. А потому навел порядок и убрал все лишнее. И мне удается поддерживать чистоту: в конце дня я прибираюсь и раскладываю вещи по местам. Мой кабинет, конечно, не образец скандинавского аскетизма, но спустя полтора года моего творчества в нем все еще порядок.

Однако чистота в офисе не отражает мое восприятие себя. Проведя годы в бардаке и всего лишь девять месяцев в организованном пространстве, я все равно чувствую себя неряхой. Многие годы мучений из-за неорганизованности создали образ раздосадованного и пристыженного человека, окруженного кучей хлама. Уверен, такое восприятие себя связано не только с рабочим местом, оно отражает десятилетия, прожитые с внутренней стигмой нарушения обучаемости, наиболее яркий признак которого – неорганизованность. Уверен, имеют значение и другие, более глубокие мотивы. Но каковы бы ни были истинные причины, я буду чувствовать себя неуютно, если кто-нибудь похвалит мою способность содержать кабинет в таком порядке. Как будто я веду двойную жизнь: мошенник, создавший идеальные декорации для своей аферы.

Все наоборот, поскольку на самом деле я обманул вас – и продолжаю обманывать себя, пока пишу, – сказав, что в моем кабинете бардак. Это долгосрочная афера: глава за главой я описывал беспорядок в офисе в настоящем времени. Зачем? Для чего переворачивать все с ног на голову и превращать свой успех в неудачу? Частично причина в том, что мне необходима была некая последовательность: каким вы видите меня и как воспринимаю себя я сам. Как я уже упоминал, все мы – «зеркальное я», нам необходимо чужое представление о нас, чтобы убедиться, кто мы на самом деле. Вы для меня зеркало, и я хочу увидеть в нем того, кто, по моему убеждению, я есть. Это желание последовательности – закрыть гештальт и ощущать себя цельной натурой – очень сильно.

Социальный психолог Уильям Свонн [171]объясняет этот феномен в своей «теории самопроверки». Он утверждает, что должна прослеживаться согласованность в том, как воспринимаете себя вы и как видят вас окружающие. Эта потребность настолько сильна, что вы часто предпочитаете знакомый, хоть и неидеальный, образ более совершенному, даже если отношение к последнему лучше. Свонн уверен, что, даже осознавая свои недостатки (как я в отношении бардака в кабинете), ваша потребность в самопроверке (или внутренней гармонии) часто перевешивает, поэтому вы стараетесь, чтобы окружающие видели ваш отрицательный, но знакомый образ.