Элдерсон Дуг - Хранители откровений. Странствия во имя коренных американцев и Земли

Меня сильно тронуло то, что прерии южнее Чикаго стали заповедными зонами. Некоторые фрагменты прерии восстанавливают — на школьных дворах, домашних участках, просто на незанятой земле, а также на территории заброшенных заправок и в промышленных районах. Прерия возвращается лоскуток за лоскутком, неся с собой надежду и исцеление. Ее небольшие очаги есть не что иное, как проявление на материальном уровне мечтаний и видений многих людей.

По дороге в мотель мы заметили дорожный знак с надписью «Парк-прерия». Я понял, что небольшая полоса прерии все же выжила и здесь, не попав под пресс урбанизации. Возможно, фрагмент прерии был восстановлен силами «Коалиции Чикаго за сохранение природы» — сетевой организации, состоящей из более чем двухсот землевладельцев, предпринимателей, правительственных структур, а также гражданских движений за сохранение окружающей среды. Коалиция эта поставила своей целью создание «зеленой» зоны в третьем по размеру мегаполисе страны.

— Почему они назвали парк прерией? Ведь прерии там уже нет, — спросил я девочек, поворачивая в указанную на знаке сторону.

— Да конечно, нет там ничего, — сказала Шайен со скепсисом. Тори согласилась. Я надеялся переубедить их. На дороге встречались рекламные щиты, расписывающие все прелести жизни в пригороде. Однако сам пригород был вытоптан. Возможно, эту тенденцию еще можно было обратить вспять?

Дорога уперлась в автомобильную стоянку. Мы припарковались, вышли из машины и увидели, что парк состоит из площадок для бейсбола. Стоило ли удивляться? Слово «прерия» часто использовалось в неправильном значении в местах, где пригороды получают образные имена — например, Крутые Холмы или Равнины. Их названия, к сожалению, это все, что напоминает о прериях прошлого.

Я надеюсь, что однажды настанет день, когда парки настоящих прерий будут столь же многочисленны, как и бейсбольные площадки. Если бейсбол — любимое занятие Америки, то прерия — ее природное сердце. В ней течет живая кровь Среднего Запада и всех его жителей. Нам нужно снова и снова возвращаться на ее просторы, чтобы восстановить силы, чтобы насытить душу. Без нее, как и без воздуха, не может быть жизни.

В детстве спортивные состязания давались мне нелегко, и чаще приносили досаду и разочарование, чем удовольствие. Мне было сложно противостоять напористому, уверенному в себе сопернику. Только в колледже, играя в софтбол, где не требовалось исключительной ловкости, я обрел чувство уверенности. Я наслаждался игрой и даже выиграл несколько матчей. Тогда игра обрела ценность именно как веселье, а не состязание.

Пока я рос, прерия оставалась антитезой соперничества. Каждый раз, отправляясь в путешествие сквозь густые высокие травы, я мог оставаться самим собой. Эта земля обладала кротостью и в то же время воспитывала идущих по ней. Я никогда не ходил в прерию с целью заполучить что-то, и при этом никогда не уходил оттуда с пустыми руками.

Шайен, Тори и я — как и было запланировано — отправились в Чикаго, где посетили зрелище, организованное труппой, известной как «Группа Синего Человека». Три раскрашенных синим цветом мима устроили в центре города невероятное, жутко странное, но интересное шоу, используя стробоскопы, барабаны и примерно 50 рулонов туалетной бумаги. Они были современными хейока, западной интерпретацией священных индейских клоунов — важным элементом любой культуры, частью духовной практики. Ведь смех, как известно, — лучшее лекарство.

Сидя в поезде на пути к дому, я ощущал, как взволнованное состояние, не покидавшее меня весь этот прожитый день, постепенно таяло, и на смену ему пришло досадное осознание того, что я так и не окунулся с головой в ландшафты своего детства. Пожалуй, я должен был вернуться туда снова, но только один.

Прямо перед восходом, пока девочки спали, я уехал из мотеля. Я решил не томиться в пробках на оживленной трассе Арлингтона и вместо этого поехал задворками, мимо нескольких церквей, еще не открывшихся для воскресной службы. Две из них я хорошо помнил и знал еще с детства.

Когда мы с братом были маленькими, мама настаивала на том, чтобы мы ходили в церковь. Она даже вызвалась в качестве волонтера проводить воскресные занятия, желая таким образом заразить нас еще большим энтузиазмом. Однако воскресными утрами мы были не более сговорчивы, чем во время уборки в комнате или когда нас заставляли менять пеленки младшему брату. Мальчишкам хочется выплескивать энергию более активно — бороться в гостиной или бегать, кататься по полю.

Поле было местом духовной концентрации, которую я переживал на базовом, подсознательном уровне. Однако я никогда не сравнивал его с чем-то религиозным. Мне просто было хорошо там.

Однажды утром в воскресенье, когда мать уже нарядила нас в тесные белые накрахмаленные рубашки, повязала галстуки и надела жилетки, Дэйв выпалил:

— Нет, мы не хотим идти в церковь!

— Это скучно! — добавил я.

Мать настаивала на своем и силой пыталась выставить нас за дверь. Мы упирались, совершая своеобразный акт гражданского неповиновения. Дети быстро учатся подобным фокусам. К нашему удивлению, отец занял нашу сторону и предложил компромисс, который выражался в двенадцати центах каждому за посещение воскресной службы. Двенадцать центов! Этих денег хватало на комикс или пачку жвачек, на кексы с кокосовой стружкой или на рожок апельсинового мороженого. Нас подкупали за Иисуса — и это работало.

Через год после заключения этого соглашения Дэйв собрал комиксов вдвое больше, чем было у меня. Но у меня был четкий расчет. Каждое воскресенье я баловал себя сладостями, а потом дочитывал за Дэйвом комиксы. Так я убивал сразу двух зайцев.

В девять лет я присоединился к своему другу Чаку, и мы вместе ходили в церковь, расположенную недалеко от его дома. Нашим первым воскресным учителем был отставной военный, сражавшийся во Второй мировой войне за Великобританию. Он поведал нам немало интересных историй о том, как вести боевые действия в пустыне и как сила молитвы неоднократно помогала ему выбраться из безнадежных ситуаций — например, однажды он два дня просидел в одиночном окопе, окруженный противником. И выжил. Эта идея борьбы жизни и смерти оказала на меня большое влияние. Внезапно воскресная школа стала мне интересна, и даже больше.

На следующий год учитель сменился. Преподавать стала женщина. Она была по-своему мила, но с ее появлением военные байки прекратились. Однажды она задерживалась. Мы ждали ее, и постепенно наше нетерпение стало переходить в безобидную возню. Я в шутку ударил Чака Библией по голове, и в этот самый момент вошла другая учительница, которой, очевидно, поручили подменить нашу. Новенькая побагровела от злости, схватила меня за руку и подтащила к себе. У нее были усики и плохо пахло изо рта.