Александр Берзин - Развитие сбалансированной чувствительности: практические буддийские упражнения для повседневной жизни (дополненное второе издание)

Как правило, наш ум не создает видимость нашего лица как лишь толстого и старого. Он совмещает наше изображение как действительно толстых и как действительно старых. Видя себя в зеркале такими и веря в истинность этого, мы реагируем излишне бурно. Мы приходим в уныние и испытываем к себе отвращение. Зрительный образ лица, отражающегося в зеркале, не похож на "меня", и мы хотим его отвергнуть.

Однако если отражающийся в зеркале человек – это не мы, то кто это? Это определенно не кто-то другой. Это также и не никто. У нас нет другой альтернативы, кроме как принять то, что, основываясь на наблюдаемой нами видимости толстого и старого лица, мы вынуждены признать, что это "я". При этом, проецируя на простую видимость преувеличенный способ ее существования и думая: "Это действительно толстый, действительно старый человек. Как это отвратительно!", – а также отождествляя "я" c кем-то, обладающим внешностью сексуальной молодой кинозвезды, мы погружаемся в мир фантазий. Мы отождествляем себя с человеком, смотрящим в зеркало и выносящим мысленные суждения. Мы связываем этого шокированного человека с прочным "я" – с тем, кому мы льстим и по поводу кого мы обеспокоены, что он действительно толстый и старый. При этом мы отождествляем пугающую фигуру, наблюдаемую в зеркале, с чем-то, что определенно не является "мной", и мы полностью ее отвергаем.

Это похоже на то, как если бы было два реальных человека: (1) оскорбленная личность, сидящая в нашей голове, смотрящая через наши глаза и прочно существующая как "я", и (2) некое старое, толстое, ужасное существо, смотрящее из зеркала и прочно существующее как некто, не имеющий ничего общего с "я". Это двойственное чувство никак не связано с реальностью. Мы не существуем как "Красавица" смотрящая на "Чудовище", независимо от того, что мы можем по этому поводу думать или чувствовать.

Из этого не следует, что нам надо быть мучеником и записать себя в "Чудовища", что вызовет у нас только чувство жалости к себе или заставит нас сдерживать свои эмоции. Точно так же как мы не отождествляем себя с "Красавицей", мы не отождествляем себя и с "Чудовищем". "Красавица" и "Чудовище" – это персонажи сказки. Никто не может существовать ни одним из этих двух способов. Правильное понимание самопустотности подтверждает этот факт. Осмыслив это, мы отвергаем воспринимаемые нами видимости и чувства как абсолютную чушь. Наше понимание заставляет лопнуть воздушный шарик наших фантазий. В результате мы избегаем или прекращаем излишне бурно реагировать. Это происходит, даже если наша семья или общество приучили нас относиться к себе как к "Красавице" или как к "Чудовищу", и даже если другие относились к нам подобным образом. Убежденность в реальности рассеивает веру в их поверхностное мнение.

Ум, безошибочно сосредоточенный на инопустотности, также опровергает двойственную видимость "Красавицы" и "Чудовища". Наш ум ясного света всего лишь создает опыт видения зрительного образа. Сосредотачиваясь на этой чистой умственной деятельности, мы можем отвергнуть двойственную видимость: зрительный образ и свое видение "Красавицы" и "Чудовища". Воображенная двойственность подобна двум обложкам открытой книги сказок. Наше понимание закрывает книгу, завершает сказку и возвращает нас к реальности. Таким образом, мы также прекращаем излишне бурно реагировать.

Мы можем понять этот процесс отрицания фантазий на примере видения человека в костюме Санта Клауса. Понимая, что Санта Клаус лишь миф, мы можем легко рассеять собственную веру в то, что этот человек существует как тот, кем он или она кажется. Сосредоточившись на отсутствии реального Санта Клауса, мы можем видеть скрывающегося под костюмом человека таким, каким он или она действительно является. Следовательно, мы можем расслабиться и получать удовольствие от встречи с ним. Освобождение от иллюзий требует доброты, понимания и прощения. Иначе мы причиним себе серьезный вред, считая себя идиотом, а затем чувствуя вину за свои чувства или поступки.

Мы начинаем первую фазу этого упражнения с того, что представляем, как после обеда мы видим, что наша кухонная мойка чем-то заполнена. Это похоже на стопку грязной посуды, но нам хотелось бы, чтобы это было что-нибудь другое. Мы представляем, что пользуемся различными критериями для проверки достоверности того, что мы видим. Например, мы включаем свет и проверяем, действительно ли кухонная мойка полна грязных тарелок или она заполнена пакетами с размораживающимися продуктами. Убедившись в том, что это действительно грязные тарелки, у нас не остается другого выбора, кроме как признать безошибочность того, что мы видим. Мы представляем, что смотрим на эти тарелки со спокойным принятием, пытаясь видеть в них то, чем они являются – просто грязными тарелками в кухонной мойке, ни больше и ни меньше.

Затем мы вспоминаем опыт видения подобного зрительного образа и пытаемся воскресить в памяти то, как выглядели тарелки и как мы себя при этом чувствовали. Тарелки могли выглядеть как отвратительный беспорядок, а мы, отказываясь их мыть, могли чувствовать себя как примадонна: слишком хорошими, чтобы пачкать свои руки. Думая об этом опыте сейчас, мы пытаемся воскресить то чувство. После этого мы размышляем о том, что это преувеличение. Это всего лишь грязные тарелки в кухонной мойке, а мы всего лишь ответственный взрослый человек, которому необходимо их помыть. Грязные тарелки не являются отвратительными по своей природе, мы не примадонна, а мытье посуды – не такая уж большая проблема.

Понимая абсурдность собственного преувеличенного отношения, мы отвергаем его, представляя, как ясность нашего понимания заставляет лопнуть воздушный шарик нашей фантазии. Затем мы пытаемся сосредоточиться на отсутствии в нем чего-либо обнаружимого. Невозможно обнаружить неотъемлемо отвратительный беспорядок и безукоризненную примадонну, просто потому что они нереальны.

Отвергая свою фантазию, нам необходимо убедиться в том, что мы не отказываемся от нее подобно тому, как мы переключаем телевизор на другой канал. Относясь так к своей фантазии, мы очень скоро можем вернуться назад, на ту же телевизионную программу. Отказ от своей фантазии с помощью образа лопающегося воздушного шарика помогает нам перестать возвращаться к ее преувеличению. Нам необходимо почувствовать, что эта история закончилась навсегда.

Более того, если мы представляем, что фантазия прочного "я" повержена еще более сильным прочным "я", оперирующим еще более мощным прочным "пониманием", то мы всего лишь переключились на другой уровень двойственной видимости и фантазии. Лопающийся воздушный шарик – это форма умственной деятельности, поэтому она происходит без прочного агента, или посредника, находящегося в нашей голове и заставляющего ее происходить.