Максим Исповедник - Творения преподобного Максима Исповедника. Книга II. Вопросоответы к Фалассию

Схолия : «Приводятся следующие друг за другом определения скорби в отношении их причины; именно эта причина обуславливает эти определения».

Логику мысли преподобного Максима в данном случае можно, наверное, суммировать следующим образом: скорбь определяется как душевное или телесное состояние, вызванное отсутствием удовольствий, которое случается при наплыве тягостных мучений (болей, болезней — πόνων ἑπαγωγή). Болезнь же есть не что иное, как пребывание в нездоровом состоянии природы (φυσικῆς ἕξεως ἔλλειψις ἢ ὑποχώρησις), которое есть страсть (страдание) силы, лежащей в основе всякого устойчивого состояния естества (πάθος τῆς κατὰ φύσιν ὑποκειμένης τῇ ἕξει δυνάμεως); в свою очередь, страсть является не чем иным, как злоупотреблением способом действия, присущим естеству изначала (ὁ κατὰ τὴν παράχρησιν τῆς φυσικῆς ἐνεργείας τρόπης), и извращением естественного движения сил природы, то есть того движения, которое было заложено в природу человеческую Богом. В целом можно сказать, что скорбь, согласно преподобному, есть страдательное состояние души и тела человека, а «страсть — это неправильное движение естественных способностей человека, злоупотребление ими». — Епифанович С. Л . Преподобный Максим Исповедник и византийское богословие. — С. 84. Иначе говоря, состояние скорби является состоянием падшего человечества, тем более если учитывать то обстоятельство, что, согласно греческим отцам Церкви, грехопадение произошло вследствие злоупотребления первым человеком своими естественными способностями: самоопределением, любовью и доверием к Творцу, которые извратились и стали своеволием, себялюбием и недоверием к Богу; такое злоупотребление и извращение имели следствием лже-обожение человеком самого себя и самопоклонение, проявляющееся прежде всего в гордыне. См. Tsirpanlis C. N . Introduction to Eastern Patristic Thought and Orthodox Theology. Collegeville, 1991. — P. 50. Примечательно, что преподобный Максим в одном из своих других творений определяет человека как «живое существо, по природе обладающее свободой произволения» (προαιρετικὸν φὺσει ζῷον ὁ ἄνθρωπος). Это произволение есть свобода выбора тех сил (способностей), которые принадлежат нам и через нас обретают бытие, но которые не обладают ясной целью (ἡ δὲ προαίρεσις τῶν ἐφ᾽ ἡμῖν γίνεσθαι δυνάμεων, καὶ ἄδηλον ἐχόντων τὸ τέλος). Присущ нам и логос добродетелей , который есть закон, осуществляемый в этих естественных способностях, а также способ (τρόπος) злоупотребления теми же способностями, могущими привести к побочному возникновению противоестественных страстей (τὰ παρὰ φύσιν πάθη παρυφιστῶν). Таким образом, всякое разумное естество, обладающее по природе свободой произволения, способно воспринимать противоположности и выносить свое суждение относительно них (τῶν ἀντικειμένων ἐπιδεικτικὸς καὶ κριτικός); см.: PG 91, 24. Следовательно, злоупотребление свободой воли, согласно преподобному Максиму, приводит к появлению противоестественных страстей (то есть не заложенных Богом в естество человека), которые и лежат в основе скорбей.

Схолия : «Он говорит, что есть два вида скорби: скорбь, относящаяся к чувству, которая возникает вследствие лишенности телесных удовольствий, и скорбь, относящаяся к уму (περὶ νοῦν), которая происходит из-за утраты благ души. Он также говорит, что есть два вида искушений: добровольные и невольные; добровольные суть отцы телесного наслаждения соответственно чувству, от которого рождается скорбь в душе. Ведь только грех, осуществленный на деле, причиняет скорбь душе (μόνη γὰρ πραχθεῖσα λυπεῖ τὴν ψυχὴν ἁμαρτία). Невольные же искушения, которые проявляются в тягостных болезнях, происходящих вопреки воле (ἐν τοῖς παρὰ γνώμην δείκνυνται πόνοις), суть отцы удовольствия в душе, а также родители телесной муки в чувстве (τῆς δὲ κατ᾽ αἴσθησιν σωματικῆς ὀδύνης γεννήτοπας)».

Схолия : «Он говорит, что искушение, случающееся по воле, приводит к возникновению скорби в душе, творцом которой является чувственное наслаждение. А искушение, происходящее вопреки воле, порождает удовольствие в душе, которое является основанием скорби плоти».

Ср. толкование Евфимия Зигабена, который подчеркивает несколько иной аспект этих слов Молитвы: « И не введи нас в напасть <���…> Напасть есть борьба, в которую мы вовлекаемся каким бы то ни было образом по обольщению диавола, причем испытывается сила нашей души. Итак, эти слова научают нас не полагаться на самих себя и не подвергать себя безрассудно искушению, но молиться, чтобы не быть введенными в него <���…> это, с одной стороны приводит нас к сознанию своего бессилия, а с другой — внушает смирение. Но Бог никого не искушает, как говорит апостол Иаков (1:13); как же Он говорит: не введи нас в напасть? Не введи , то есть не допусти, чтобы мы были введены. Это — особенность выражения Писания. Кажется, что Он Сам вводит, потому что допускает. Всякое искушение приносится диаволом, но он не коснется никого из людей, если не допустит Бог; и свиньям же он не может повредить, разве только по допущению Божию <���…> Часто же Бог допускает, чтобы мы были введены во искушение или для очищения наших грехов, или для обнаружения нашей душевной силы, как показала история Иова. Итак, по вышеуказанным причинам Он повелевает молиться, чтобы не быть введенными во искушение; а Сам, будучи руководителем наших душ, иногда допускает их, а иногда не допускает, сообразно с тем, что из двух бывает полезно. Поэтому, когда мы не введены еще во искушение, то должны отклонить их молитвою; а когда введены, мужественно противостоять, чтобы показать образец смирения и силы». — Толковое Евангелие от Матфея , составленное по древним святоотеческим Толкованиям, византийским, XII-го века, ученым монахом Евфимием Зигабеном. Киев, 1886. — Сc. 87–88.

В своем «Толковании на Молитву Господню» преподобный Максим объясняет эти слова молитвы следующим образом: «Искушениями же называется закон греха — его не имел первый человек, приведенный в бытие [Богом], а под лукавым подразумевается диавол, который примешал этот закон к человеческому естеству и обманом убедил человека направить [все] стремления [своей] души к недозволенному вместо дозволенного, а тем самым склониться к нарушению Божественной заповеди, вследствие чего он потерял нетление, дарованное ему по благодати. Или иначе: искушением называется добровольное расположение души к плотским страстям, а лукавым — способ деятельного исполнения страстного настроения души». — Творения преподобного Максима Исповедника. Кн. I. — Cс. 199–200. В ином плане толкует эти же слова молитвы священномученик Киприан Карфагенский: ими «показывается, что враг не имеет никакой власти над нами, если не будет на то предварительного допущения Божия. Потому-то весь наш страх, все благоговение и внимание должны быть обращены к Богу; так как лукавый не может искушать нас, если не дастся ему власти свыше». Кроме того, «таковым прошением приводимся к сознанию слабости нашей и немощи с тем, чтобы никто не высокомудрствовал о себе, чтобы никто с гордостью и надменностью не присваивал ничего себе и не приписывал себе славы исповедания или страдания тогда, как Сам Господь, поучая смирению, сказал: бдите и молитеся, да не внидете в напасть; дух убо бодр, плоть же немощна (Мк 14:38). Так, необходимо предварительно смиренное и покорное сознание и представление всего Богу, дабы то, что смиренно испрашивается у Него со страхом Божиим и почтением, даровано было Его благодатью». — Творения святаго священномученика Киприана Епископа Карфагенскаго. Ч. II. Киев, 1891. — Cс. 218–219. Это толкование священномученика Киприана, как и толкование Евфимия Зигабена, приведенное выше, больше подчеркивает в моменте искушения действия Бога и лукавого, тогда как преподобный Максим акцентирует значение свободной воли человека.