Максим Исповедник - Творения преподобного Максима Исповедника. Книга I. Богословские и аскетические трактаты

Эти общие экклесиологические соображения позволяют нам лучше понять одну из главных причин борьбы между преп. Максимом и его судьями. Она проявляется очень ясно в эпизоде беседы преподобного с посланцами патриарха Петра, которые вопрошали старца: «Какой церкви ты? Византийской, Римской, Антиохийской, Александрийской или Иерусалимской? — Вот, все [эти церкви] с подвластными [им] епархиями объединились между собой. Итак, если ты, как говоришь, принадлежишь к кафолической Церкви, то соединись со всеми, чтобы, вводя в жизнь новый и странный путь, не подвергнуться тому, чего не ожидаешь». С точки зрения эмпирической «экуменичности» посланцы имели все основания так утверждать: православная оппозиция была практически полностью разгромлена. И даже Рим в лице нового папы Евгения пошел на компромисс — единение церквей состоялось на основе совершенно безликой формулы: «два действия по причине различия природ во Христе и одно — вследствие соединения их». Этой точке зрения преп. Максим противопоставил другую: «Бог всяческих объявил кафолической Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него, назвав блаженным Петра за то, что он исповедовал Его». Таким образом, только τὴν ὀρθὴν καὶ σωτήριον ὁμολογίαν, то есть Православие, может сообщить органическое единство Телу Христову. Это «правое и спасительное исповедание» и есть онтологическая основа соборности, и эмпирическая «экуменичность» может зиждиться только на ней. И недаром преподобный ссылается на св. Апостола Петра, который, как «Камень Церкви», выражает данную онтологическую соборность — зиждясь на таком «Камне», все местные церкви и обладают полнотой благодати, но она исчезает, если в основу полагается эмпирическая «экуменичность» или юридически понятая идея «первенства», характерная для позднейшего католичества [186] Преп. Максим являлся ярким представителем византийско-православного понимания образа св. Петра. См.: Мейендорф И. Апостол Петр и его преемство в византийском богословии // Православная Мысль. Вып. XI, с. 139–155. . Поэтому для преп. Максима борьба за Православие была и борьбой за соборность Церкви.

Вторая существенная черта, обнажающаяся в столкновении преподобного и его оппонентов, неразрывно связана с первой. Ее можно обозначить как противоположность «церковной икономии» и «православной акривии».

Вообще для византийской церковной истории характерно наличие двух партий, которые отражали совсем разное понимание отношения Церкви и мира. На протяжении значительного периода этой истории прослеживается оппозиция двух церковных партий: «зилотов» (или «ригористов») и «политиков» (или «икономистов»). Первые настаивали на неукоснительном и точном соблюдении всех канонов, а вторые признавали возможным послабление их ради пользы Церкви. «Ригористическое» направление представлено было в основном монашеством, а «икономическое» — высшей церковной иерархией. В борьбе партий значительно чаще брали верх «политики», чем «зилоты», и «икономия» во многом торжествовала над «акривией» [187] См.: Шмеман А. Догматический Союз // Православная Мысль. Вып. VI, Париж, 1948, с. 179–180. . Эта борьба велась преимущественно в сфере канонической и нравственно-этической, но едва уловимыми нитями она была связана и со сферой догматики, то есть с вышеуказанной противоположностью. Высшая церковная иерархия в Византии была как бы своего рода «буфером» между Церковью и государством (и вообще внешним миром); она принимала на себя мощные удары «мира сего», смягчала их и делала возможным земное бытие Церкви. Но именно поэтому высшая иерархия в наибольшей степени подвергалась процессу обмирщения, если, конечно, брать основную массу иерархов, а не таких светочей Церкви, как свв. Григорий Богослов, Иоанн Златоуст и др. Вследствие этого принцип «икономии» часто распространялся не только на каноническую сферу, но и на область догматическую. Примеров подобного «догматического икономизма» в эпоху тринитарных, христологических и иконоборческих споров можно привести сколько угодно. Против него и восстал преп. Максим.

Борьба сконцентрировалась вокруг «Типоса». Сторонники монофелитства (в период заката его) пытались придать ему «икономический» смысл. Епископ Феодосий, посланник константинопольского двора, выражает это отчетливо: «Что делается ради устроения дел церковных ( τὸ διʹ οἰκονομίαν γενόμενον), ты не должен принимать за догмат в собственном смысле слова». Позиция преп. Максима совершенно противоположна, и ее он высказал еще во время первого судебного процесса над ним: «Если ради устроения дел церковных вместе со зловерием уничтожается и спасительная вера, то подобного рода так называемое „устроение“ есть совершенное отделение от Бога, а не единение». Более ясно сформулировать, антитезу «догматическому икономизму» вряд ли возможно. Это совсем не означает, что преподобный являлся борцом против церковной иерархии. Принцип ее был свят для него. Епископу Феодосию он говорит, что Бог поставил в Церкви апостолов, пророков и учителей (см. Еф. 4:11), но одновременно диавол воздвиг лжеапостолов, лжепророков и лжеучителей, то есть еретиков. Принимающий первых принимает Бога, а принимающий вторых принимает диавола. Другими словами, для преп. Максима само собой разумелось, что «иерархический принцип вытекает из природы Церкви; он необходимое требование ее организации как религиозного союза, соответствует принципам и заветам Христа и в корне своем есть Его непосредственное установление. Христос получил власть от Отца... дал ее апостолам, которых избрал Сам. Апостолы передали ее пресвитерам-пастырям и другим лицам актом хиротонии» [188] Заозерский Н. А. Иерархический принцип в церковной организации // Богословский Вестник, 1911, с. 84. . Но единственным гарантом богоустановленности иерархии в Церкви является опять же «правое и спасительное исповедание веры». Без такого исповедания она перестает служить Богу и нанимается в услужение князю мира сего.

Эта принципиальная позиция и делала преп. Максима, уже больного и измученного ссылкой старца, вождем Православия. Власть имущие державы ромеев чувствовали силу, стоящую за ним, и эта сила была силой правды и совести. В его лице оппозиция монофелитству со стороны монашества и православного люда явно противостояла тенденции заставить Церковь жить только по законам здешнего, греховного бытия. Отстаивание внеземной сущности Церкви в истории Византии почти всегда исходило от монашества, а поскольку византийская Церковь никогда не была «аристократической церковью» («Hochkirche»), но всегда являлась «народной церковью» («Volkskirche») [189] Savranis D. Zur Soziologie des byzantinischen Mönchtums. Leiden, 1962, S. 69–70. , то за монашеством следовала и основная масса верующих. Именно они («бабушки»), а не христианская «интеллектуальная элита» (часто впадающая в ересь), определили всё течение истории Церкви. Преп. Максим, оба его ученика Анастасия и другие исповедники веры являются лишь выразителями неслышимого нами гласа этих простых и чистых сердцем верных Господу. «Во всю землю изыди вещание их и во всю вселенную глаголы их».