Иерофей - «Знаю человека во Христе...»: жизнь и служение старца Софрония, исихаста и богослова

— Старец Силуан — великий святой. Его речь была спокойной, говорил он тихо и мирно, без жестов.

— В беседах со Старцем Силуаном говорил только он. Лишь когда я не понимал что-либо, дерзал спросить его, но так было лишь несколько раз. Полностью же я понял его лишь позднее, по его кончине, когда я ушел в пустыню. Так обычно бывает со всеми, кто общается со святым.

— Будучи в монастыре Святого Пантелеймона на Святой Горе, еще при жизни Старца Силуана, я целовал даже землю, по которой он ступал. Такое глубокое благоговение жило во мне к этому человеку.

— Когда мы желаем кому-нибудь помочь, то Господь даст нам слово, нужное этому человеку.

— Будем же всегда молиться Господу, чтобы Он каждый раз давал нам нужное слово.

— Так святой Силуан однажды помог одному молодому монаху. Его привез в монастырь в раннем юношеском возрасте его родной отец. Достигнув 19–20 лет, юноша усомнился в существовании Бога и захотел оставить свое монашеское призвание и возвратиться в мир. Отец тогда попросил святого Силуана поговорить с сыном. Силуан сначала уединился в своей келий для молитвы, чтобы Господь просветил его, что ему сказать молодому монаху. После молитвы, получив от Бога слово, он пошел к нему и сказал следующее: "Ко мне тоже иногда приходят сомнения". Монах, почитавший святого Силуана, ободрился и спросил: "И что Вы тогда делаете, Старец?" Святой Силуан ответил: "Я гоню их". И монах, уважавший Старца, прогнал сомнения, сделался хорошим монахом и почил как монах.

— Для другого человека, возможно, нужны были бы другие слова. Ведь ответь Старец так же, как тому монаху, другой может подумать: "Ну если даже Старцу Силуану, святому человеку, приходят такие помыслы, значит, Бога нет".

— Поэтому духовные отцы должны молиться Господу, чтобы Тот дал слово особое для каждого человека. Это означает иметь личный подход в помощи людям.

— Слова Старца Силуана адресованы людям всех категорий, даже и инославным. Для всех у нас есть что сказать из слов Старца Силуана.

— Когда клирик глубоко кается, он не может много трудиться в миру как пастырь. Ибо пастырское служение требует постоянной деятельности. А кому свойственно глубокое покаяние, тот не может предаваться ей всецело.

— Служи своему епископу. Чтобы получить благодать и чтобы эта служба была угодна Господу, ты должен сказать: "Господи Иисусе Христе, [молитвами] епископа моего, помилуй меня, грешного".

— Если ребенок шалит и творит разные "глупости", нужно не бегать от него, а молиться, чтобы Господь вразумил его. Такая простота очень помогает.

— Утрата Божественной благодати вызывает сильную боль, подобную боли умирающего тела и смертельному страху. В такие моменты нужно великое терпение.

* * *

Однажды я встретил старца на улице. Он выходил из центрального здания монастыря, закончив исповедь и направляясь к себе в домик. Я подошел к нему, взял благословение и сказал ему, что, читая его сочинения, чувствую, что он говорит о свете так, как будто видел его. Он наклонился, чтобы погладить цветок в саду, и, не глядя на меня, ответил своим обычным и смиренным тоном: "Я не видел Христа в образе (во плоти), как Старец Силуан. Иногда во время длительной молитвы, без помыслов, человек чувствует близость Бога, что он соприкасается с вечностью". Так говорил старец, скрывая самого себя и возвышая безмерно другого.

Затем он стал рассказывать мне о святом Силуане и, в частности, сказал: "Старец Силуан был великий святой. В России лучшему студенту дарят книгу о Старце Силуане. Одна католическая семинария купила двести книг "Его жизнь — моя"".

Однажды я нашел возможность расспросить его об одном из публичных дебатов, посвященных природе нетварного света (эти дебаты получили тогда в Греции широкое распространение). Он тоже следил за происходящим там и сказал мне: "Они говорят о Божественном свете, которого сами не видели". Когда я попросил его разъяснить это, он ответил: "Увидев свет, они не говорили бы о нем таким образом. Тот, кто видит Божественный свет, преображается и говорит по-другому".

У меня был с собой фотоаппарат, и я попросил его сфотографироваться со мной. Он с удовольствием согласился. Я попросил одного монаха сфотографировать нас, и храню эту фотографию на память о нашем общении. На фотографии мы стоим на фоне зеленых монастырских деревьев. Эта первая фотография, на которой мы со старцем вдвоем.

Я помню, что этим летом, глядя на старца, я чувствовал какую-то глубочайшую скорбь. Однажды во время полуденной трапезы она была особенно сильной.

Как-то он усадил меня за стол рядом с собой, так как отсутствовал игумен монастыря. Мы ели рыбу. Он повернулся ко мне и сказал: "Я недоумеваю: я — собака, а ем рыбу! Разве собаки едят рыбу?" Он обладал глубоким смирением, и это смирение не оставляло его всю жизнь, несмотря на то что обладал большим духовным опытом. Кажется, это смирение передавалось и тем, кто находился рядом с ним.

В другой раз с нами на трапезе присутствовал и Давид Бальфур, о котором написано выше. Я беседовал с ним. Вдруг, взглянув на старца, я увидел следующее. Он остановил свой жизнерадостный взгляд на лице Бальфура, и из его глаз потекли слезы, хотя на его лице не отражалось никаких чувств. В другой раз во время трапезы старец неожиданно как-то внутренне напрягся и заплакал. И после этого он не мог говорить. Я не знаю, почему.

В монастыре Бальфур, беседуя со мной, сказал:

"Отец Софроний в монастыре Святого Пантелеймона предавался плачу со стенаниями. Он подвергался нападениям бесов, видел нетварный свет. Я не мог смотреть на старца, так как лицо его сияло. Отец Софроний хотел уйти в пустыню лишь только по одной причине — для плача и слез, потому он не мог оставаться в монастыре".

Старец Софроний имел обыкновение после трапезы обсуждать с паломниками иконы монастыря. Я помню, как, обсуждая фреску Тайной вечери и евангельское изречение "ныне прославился Сын Человеческий" , он сказал: "Эти слова Христос сказал лишь после того, как Иуда удалился. Так и мы чувствуем, как наше слово прекращается в присутствии человека, который не может ее понять". Я уже писал о том, что особенностью ликов на иконах, которые писал сам старец, было то, что ум изображенных святых всегда находился в сердце, и они творили умную молитву. В своих иконах старец выражал исихастскую традицию Церкви, которой жил и он сам.

Однажды после трапезы я был рядом со старцем, и одна женщина попросила его молитв. И он со смирением указал на меня и сказал: "Просите молитв у него, ибо они богоприятны". Конечно, старец сказал так по свойственному ему глубокому смирению.

Я слышал, что говорили многие из монахов и мирян о благодатном присутствии старца Софрония. Один монах сказал мне: "У старца нет странностей, привычных для русских или греков. Он говорит с тобой, и твой ум оказывается прикованным к небу". Действительно, я замечал это много раз. Другой монах мне говорил: "Старец Софроний позволяет человеку развиваться в духовной жизни естественным образом. Бывало, что он мог зажечь меня одним словом как искрой, но предпочитал, чтобы все совершалось естественно". Еще один монах доверительно поведал мне: "И сейчас старец видит нетварный свет, но не желает ничего об этом говорить, чтобы не потерять Божий дар". И это понимал всякий, кто был рядом с ним, кому передавалось его вдохновение от той атмосферы, которая его окружала, и от его живого богословия.