Автор неизвестен Православие - Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души и различных вопросах духовной жизни

У меня были большие сложности с потреблением Святых Даров. Чтобы помыть Чашу после Причастия, я целые чайни­ки воды выливал. Старец объяснил, что мне нужно было де­лать, чтобы избавиться от осадка, и дал заповедь: «Мой Чашу только водой и никогда нигде не пей вина, даже с ар­хиереем». По милости Божией, хотя я и раньше никогда не пьянствовал, но с тех пор перестал пить вино совсем. Отец Николай далеко не всем священникам запрещал употреблять вино. Но он знал, что меня часто мучило уныние, а на оди­ноких приходах, когда человек нередко чувствует себя забро­шенным, бывает, что люди ищут утешения не в молитве, а в вине, что само по себе пагубно. Так старец удержал собрата от печальных последствий своей молитвой и своевременным советом.

Я спрашивал у отца Николая, как вести себя с женским полом: «Батюшка, я — целибат и практически почти монах, а вокруг меня — одни женщины. Может быть, мне быть от них как можно дальше?» — «Нет, — ответил он, — женщин не гони, они стояли у Креста Господня, когда апостолы бежали». Батюшка Николай предложил мне взять с собой банку из-под консервов из его кельи и посадить в ней цветочек. Я возра­зил: «А зачем мне цветочек?», — и, естественно, брать банку не стал, о чем теперь сожалею. Когда я вернулся домой, мно­гие проблемы исчезли.

Хоть я и не рассказывал батюшке о многих своих физиче­ских немощах, но старец сам посоветовал: «Поклоны земные не клади, клади только поясные», — и показал, как нужно класть поклон по колено. Затем он запретил поститься по понедельникам и велел кушать три раза в день. Это был чело­век меры.

Рассказывая старцу о своих сомнениях, я говорил ему о желании получить какое-то знамение. Не прошло месяца пос­ле моего возвращения, как мне приснился храм. Мы вышли с отцом Николаем на середину храма из алтаря, и старец пред­ложил послужить Матери Божией.

Еще в первый приезд батюшка попросил меня повесить над моей постелью его фотографию. Я очень расстроился, потому что решил, что старец умрет. В 1988 году вышел фильм «Храм», потом в журнале «Экран» я нашел о нем статью, вы­резал из журнала фотографию отца Николая и повесил над своей кроватью.

Прощаясь, старец пожелал блаженства, благословил. По его святым молитвам я стал чувствовать великое утешение от совершения Божественной службы. «Единственное тебе пра­вило обязательное, — назначил он, — это утренние, вечерние молитвы и помянник. Остальное — как хочешь и сколько хо­чешь. Но меньше нельзя. Это тебе будут крылышки в Цар­ствие Небесное». Вначале батюшка благословил причащать мирян не меньше шести раз в год, то есть во все посты, в день рождения и в день Ангела. В последние годы он объяснил, что ситуация в мире изменилась, и теперь следует причащаться возможно чаще. Я совершенно ничего не сокращал в богослу­жении, которое поэтому очень затягивалось, и батюшка бла­гословил делать некоторые сокращения, после чего у меня появилась какая-то паства.

В 1986 году мне захотелось вновь поехать к старцу Нико­лаю и поблагодарить его за молитвенную помощь. Шли пас­хальные дни. Со мной были мой келейник Сережа и тайная монахиня из Москвы. Мы приплыли на остров, а старец во­шел в катер. Увидев нас, он пригласил ехать с собой во Псков и побеседовать на судне. Мы успели обсудить мои небольшие вопросы. На пристани во Пскове едва вышли из катера, как вдруг батюшка побежал вверх по лестнице: «Идите, идите за мной». Мы все торопились за ним, он бежал очень быстро и приговаривал: «Вот как надо бегать». Старцу шел семьдесят седьмой год. Дома, после того, как я с ним побегал, у меня вся немощь телесная прошла. По дороге отец Николай уви­дел какого-то пьяницу и стукнул его по щеке. Когда он бил по щекам, никто на него не обижался, потому что во всем чувствовалась любовь. Так он выгонял беса. Мне рассказыва­ла монахиня Успенского Пюхтицкого монастыря, что когда отец Николай был молодой, его духовной дочкой была игу­менья Варвара. Старец часто приезжал в Пюхтицкий мона­стырь. У одной из сестер был рак груди. Однажды рано утром она шла к полунощнице. Неожиданно к ней подбежал ба­тюшка и стукнул ее по груди прямо в больное место. Рак гру­ди после этого прошел.

Когда мы бежали по Пскову, батюшка был одет в рясу, го­лову покрывала скуфейка, на груди у него покоился крест с частицами мощей святителя Иоанна Златоустаго и других свя­тых, вид был очень благолепный. Пришли к архиерею Иоан­ну, митрополиту Псковскому и Порховскому. Владыка был очень болен. Отец Николай подвел нас к владыке и вышел. В это время вошел ставленник, то есть, человек, который готовился к священству. Старец приветствовал его: «Христос Воскресе!», — наотмашь стукнул по щеке и сказал: «Не кури!»

Мы проводили батюшку до катера, и старец запретил на некоторое время ездить к нему: «Ко мне больше пока не езди. Ко мне ездил один молодой священник, я ему сказал: «Ко мне больше не езди», — а он приехал и утонул в озере. Мо­лись за него. Иерей Михаил. Он лежит в мощах и теперь в Царствии Небесном». Для чуткого сердца старца было очень больно, что кто-то ехал к нему и утонул. Погода стояла пре­красная, и я заметил сходство с Галилейским озером. Отец Николай тотчас вспомнил о своей духовной дочери, игуменье Феодоре из Горненского монастыря в Иерусалиме, и попро­сил молиться за нее.

Один из моих знакомых писал пьесы. Как известно, VI Вселенский Собор отлучил деятелей театра от Церкви. Я всячески уговаривал своего товарища бросить театр, но отец Николай ему сказал: «Ты же не будешь писать «Гаврилиаду», как Пушкин. Красота — это вещь хорошая. Пиши, пиши». Мой родной брат познакомился с двумя балеринами, которые постоянно ездили к старцу на остров. Одна из них пережива­ла: «Что же я буду делать, если брошу театр. Понимаю, что дело нехорошее». Старец ответил: «Старый друг лучше новых двух», — и она решила остаться в театре, заниматься балетом. Имея необычайную жалость, милосердие к человеку, батюш­ка видел духом страдание душ, которые не смогли себе найти место в этом мире, и по великой любви он покрывал немощ­ные, погибающие души. Мое личное общение со старцем было необычайно приятным, радостным, благодатным, пото­му что чувствовалось, что он понимал тебя, что он тебя лю­бил и жалел, что он видел тебя насквозь, видел то, что не видим мы сами, понимал глубже, чем мы сами понимаем себя.

Из воспоминаний Г.

Глубоко переживая разрушение русской культуры ее врага­ми, нравственное убийство русского народа, я была почти в состоянии отчаяния. Мне казалось, мир рушился вместе с Рос­сией. Свои переживания я рассказала батюшке, не пытаясь сдержать слез. Старец не перебивал меня, покачивал головой: «Так, так». Затем он спросил: «А где ты видишь, что все разру­шается? Знаешь, кто тебе все это показывает?» Я продолжала плакать и объясняла причины своей боли. Неожиданно вспых­нул свет, и мои глаза оказались прямо перед изображением Страшного суда. Батюшка указывал на диавола: «Вот, кто тебе показывает все. Гляди, какой он. Это Страшный суд, когда одни пойдут в рай, а другие в ад. Нам с тобой надо попасть вот сюда (то есть, в рай). Больше отчаянной озлобленности по от­ношению к иудеям у тебя не будет. Надо истово осенить себя крестным знамением и сказать: «Господи, спаси и помилуй, ведь мы приняли Святое Крещение».