Автор неизвестен Православие - Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души и различных вопросах духовной жизни

Еще замечал над собой, живши в монастыре: иногда на­падала на меня тоска, уныние и жестоко бороли помыслы. Пойдешь, бывало, к батюшке утешиться в своих скорбях, и при вступлении в его келью вмиг все исчезнет, и в сердце вдруг почувствуешь тишину и радость. Батюшка спросит: «Зачем пришел?» А ты и говорить не знаешь что. Возь­мет батюшка маслом помажет из лампады да благословит и пойдешь из его кельи с сердечной радостью и душевным миром.

Потом батюшка отец Леонид велел мне перейти в Тихоно­ву пустынь. Мне не хотелось расстаться с батюшкой, но не смел его ослушаться. Здесь мне стало жить тяжелее. Трудов много, а утешить некому. Старец приезжал сюда редко. Нако­нец я решился возвратиться опять в Оптину пустынь. В это время приехал сюда батюшка отец Леонид. Я ему рассказал свое намерение. Батюшка призвал меня в келью отца Меле­тия. Тут был и отец Алексий. Он велел им положить свои руки на мою голову и сам положил и, прочитав Трисвятое, сказал: «Живи здесь и никуда не ходи отсюда». С тех пор не стало у меня и мыслей о выходе из сей обители».

«Однажды, — говорил он, — я чувствовал в себе холод­ность с тонким смущением и рассуждал в себе, что это есть следствие рассеяния и самочиния. Вот уже прошло три дня, как я не был у своего старца, и не поверял моих дел, и не открывал помыслов. Одна мысль говорила мне, что идти к нему незачем, потому что в течение этого времени тобой про­тив совести ничего не сделано. Другая же, напротив, убежда­ла меня получить от него хотя благословение, могущее укре­пить противу козней диавола. А с тем вместе рассуждал в себе, что по благости Своей Господь, может быть, возвестит старцу о моих скрытых немощах, которых я по дебелости сво­ей не примечаю; и если получу в оных обличение с отеческим наставлением, то может ко мне возвратиться и прежнее ду­шевное спокойствие. Повинуясь этому внушению, понудил я себя идти к моему наставнику. Когда же я вошел к нему в комнату, старец занят был гостями. Увидев меня, вошедшего, спросил: «Что тебе надобно?» Я подошел к нему и, став на колени, сказал, что пришел испросить благословения и свя­тых молитв. Благословив меня, он сказал: «Спасибо тебе». Стал спрашивать, как я провожу время — занимаюсь ли дан­ным мне от начальника послушанием — пишу ли в живопи­сной порученные мне иконы? На сие я отвечал: «За молитва­ми вашими, батюшка, занимаюсь». Помолчав, старец сказал: «Хорошо; но я слышал, что ты и портреты пишешь». Эти сло­ва совершенно меня привели в замешательство, потому что в прошлый вечер намалевал я с одного брата портрет самочин­но. Испросить должного прощения, как новоначальный, я не нашелся, а в извинение свое сказал, что я «шалил», думая тем оправдаться. Старец, взглянув на гостей, повторял сие слово несколько раз: «Он шалил!» Взяв меня за голову и обратив к посетителям лицом, сказал: «Вот, господа, этот человек с лишком тридцати лет и уже имеет большую бороду; бывши в мирском звании, управлял тысячами людей 24 24 Был некоторое время управляющим имением у какого-то господина. , — сюда же в монастырь, пришел «шалить». Ведь будет прок в этом челове­ке! — и вздохнув, прибавил: — Ну, брат Алексий, чтобы ты был вперед аккуратнее, положи несколько поклонов». Во вре­мя оных приказывал мне говорить за ним слова сии: «Хотя я и гордый человек, а смириться должен. Святой апостол Па­вел говорит: настой, обличи и прочее». — Потом с веселым духом и ласковостью благословил меня и сказал: «Ну, мое де­точко, теперь будешь мирен; ступай с Богом!»

«Однажды пошел я узнать различие молитв, коих разря­ды видеть можно в «Добротолюбии». Особенно мне хотелось читать главы Каллиста Катафигиота, но сомневался, что ста­рец дозволит читать мне их еще в новоначалии бывшему. Поэтому я начал у него просить книгу при многих посетите­лях, полагая, что он, быв занят знатными лицами, не войдет со мною в подробный расспрос о чтении. Сверх моего ожи­дания батюшка отец Леонид, оставив разговор с гостями, с особенным участием стал спрашивать — для чего мне пона­добилось «Добротолюбие» и какие места я желаю читать? Когда же я ему объявил, то он, посмотрев на меня, сказал: «Как ты осмеливаешься за такие высокие предметы браться? Шишка 25 25 У этого брата была на лбу шишка. ! Тебе не Каллиста Катафигиота читать, а полезнее навоз чистить! Помни Симона волхва, как он, высоко под­нявшись, опустился низко; так и ты, буде не смиришься, то погибнешь». В это время я стоял пред ним на коленях как громом пораженный. Потом старец сказал мне: «Подай сюда щеки». И дав мне несколько легких пощечин, сказал: «Сту­пай с Богом!»

«Случилось мне пригласить к себе одного брата напиться чаю. Ставя посуду на стол, я нечаянно разбил чайную чашку. Пришел к старцу объясниться и нашел его спящим на крова­ти. Батюшка от шороха проснулся и, увидев меня, сказал: «Что тебе надо? Денег?» Я отвечал: «Я разбил чайную чашку». Он тотчас позвал келейника и сказал ему: «Поздравь Алексея Ивановича — он взял город». Я не понял, к чему было такое поздравление. Старец сказал мне: «Скажи, пожалуй, когда ты исправишься? Какого от тебя добра ждать? В миру ты был негодяй и теперь живешь без исправления. Если бы ты имел страх Божий, то ты смирил бы себя и подобного с тобою не случилось бы. Видно, ты с рассеянием, не помня себя, зани­мался угощением и от того разбил. А хуже того еще, что с гордым духом пришел к старцу хвастаться: я разбил чашку. Если бы ты был путный человек, то бы пришел со смирени­ем, сказав: батюшка, простите Бога ради, я нечаянно разбил чашку; как благословите? А то, как город взял, хвастаешься. Ступай вон!» Когда же я приблизился к двери, он, вздохнув, нежным тоном милостиво сказал: «Алексей Иванович! Воро­тись; надеюсь, что ты положишь начало к исправлению и бу­дешь впредь смиреннее». И приказал келейнику дать мне рубль» 26 26 Относившиеся к старцу братия, если кто имел сколько-нибудь денег, не держали их у себя, а деньги эти хранились всегда у старца, и если кому нужно было купить какую-либо вещь, всегда покупалась она с благослове­ния и разрешения старца. .

Этот же брат уверял, что никогда ему не случалось от стар­ца выходить смущенным, но всегда укрепленным и утешен­ным. Когда же он являлся удрученным какою-либо скорбью, то отец Леонид, заметя вошедшего, встречал его с неизъясни­мой отеческою любовью и, по выслушании дел и помыслов, возлагал на него руки, а иногда, с шуткой взяв за голову, при­жимал к себе во время произносимой им молитвы и тем вод­ворял в душу страждущего спокойствие и утешение.

«В первый год моего вступления в монастырь пришел я однажды с смущенным духом к духовному моему отцу, стар­цу отцу Леониду, и, плача, говорил ему, что приезд моей матери и сестры смущает меня. Батюшка же, думая, что я побеждаюсь слабостью любви плотской к родительнице сво­ей и уже жалею о разлуке с ней, пришел от того в такую ревность по Бозе и досаду, что, сильно ударив меня по ще­ке, сказал: «Любовь ли к матери предпочел любви к Богу? И этим ли платишь Ему за изведение свое из мира, слабо­душный?!» Я хотя и не сознавал в себе пристрастия к род­ным, однако возрадовался духом, видя из поступка отца мо­его духовного истинного вождя к Богу, Которого он, видимо, возлюбил паче всего, к Которому, конечно, и меня незаблуд­но учил шествовать».