Автор неизвестен Православие - Беседы великих русских старцев. О Православной вере, спасении души и различных вопросах духовной жизни

Давно чувствуемая Павлом болезненность была преддвери­ем чахотки. Телом он постепенно таял как свеча, а ум его по­гружен был во всегдашнюю молитву. Замечательно, что он знал наизусть всю Псалтирь. Почти за год до смерти он всегда гово­рил: «Ах! умру скоро; помолитесь за меня, отцы и братия». Наступил 1836 год. Чахотка у Павла обнаружилась во всей силе. Старец отец Леонид говорил приближенным братиям: «Павел на Святой неделе возьмется от нас». Всю зиму Павел едва бродил, а на пятой неделе Великого поста уже не вставал с постели и только молился. Почасту призывал своего отца духовного, старца отца Леонида, и тогда только бывал покоен, когда беседовал с ним. С сего времени он часто исповедовал­ся. В Лазарево воскресенье был облечен отцом строителем во святой малый образ монашества и неоднократно сообщался Святых Христовых Таин. 2 апреля, в Четверток Светлой неде­ли, во время утрени, был особорован, а после обедни снова был сообщен Святых Христовых Таин. После этого старец отец Леонид сказал ему: «Ну, Павел, ты скоро выздоровеешь». — «Знаю, батюшка, — отвечал страдалец, — только не в здешней жизни». Приближался вечер Светлого Четвертка. Одр умираю­щего окружили некоторые из его приближенных. В седьмом часу пополудни он закрыл глаза и заговорил про себя что-то непонятное. В это время старец отец Леонид сам прочитал ему отходную, а Павел взглянул на него с удивлением и потом бла­годарил его за прочтение. Старец спросил: «Желаешь ли, что­бы я еще к тебе пришел?» Тот ответил: «Я так желаю, чтобы и до самой смерти был при мне». Сказал он это ясно и громко и с этой минуты совершенно изменился. Затем, встав, сидел до самой блаженной кончины своей и был в полной памяти. По­том попросил находившегося при нем своего двоюродного бра­та Гермогена положить его на подушку, но едва тот наклонил Павла, он вздохнул и испустил дух. Это было в девять часов вечера. Трикратный удар колокола возвестил монастырской братии о переселении в вечность души Павловой. Братия тол­пой ринулась к келье новопреставленного, и старец отец Лео­нид опять сам совершил над ним «Последование по исходе души от тела». Лицо и все тело покойника побелело и было мягко, как у живого. На другой день отец строитель Моисей соборно, в присутствии всей братии, отпевал тело вновь усоп­шего. Тихо текли у некоторых слезы о разлуке с незабвенным братом, но всякий благодарил Бога, что сподобил усопшего такой мирной христианской кончины и внутренне желал, что­бы ему Господь даровал такую же кончину. После двоюродный брат почившего просил старца отца Леонида поведать ему о добродетелях Павла, но старец сказал ему только одно: «Велик Павел у Бога, и Господь прославит его».

Преподобный Антоний окормлял не только иноков, но и многих ми­рян, находивших в нем мудрого руководителя. Духовные дарования его и даже само его смирение привлекали к нему всех, и потому келья его наполнялась множеством посетителей, мирских и монашествующих, же­лавших принять от него благословение и духовное назидание. Слово его по свойству своему простое, мягкое, всегда было растворено духовной солью и отличалось особенной какой-то меткостью и своеобразной выразитель­ностью и силой.

Наставления преподобного Антония имели такую неотразимую силу, что иногда в течение одной беседы человек духовно перерождался. Люди с непреклонным характером чувствовали, что упорство их сокрушалось, сердце их наполнялось новыми чувствами; от слов преподобного возгора­лось в них желание ни в чем не следовать своей воле и своему разуму, но всю волю свою предать святому старцу. Под духовным влиянием препо­добного Антония и по глубокой его отеческой заботливости люди, увле­кавшиеся вольнодумством и светской жизнью, делались искренними, рев­ностными и послушными чадами Святой Церкви; люди, предававшиеся суете и привыкшие к тому, чтобы все их причуды исполнялись, посвяща­ли себя смиренной иноческой жизни; люди, потерянные в глазах общества и в собственных глазах, обращались к христианской жизни, отрекались от мира и остаток дней своих посвящали Богу.

Общее правило отца Антония, равно как и всех духовных старцев, было такое, чтобы без вопроса никому не предлагать своих советов, считая это не только безполезным, но и вред­ным празднословием. Вместе с тем отец Антоний зорко сле­дил за вопрошавшими: если кто предлагал вопросы не по душевной потребности, а из пытливости или подобных по­буждений, в таком случае ничего не отвечал.

«Когда кого вопрошают, — говорил отец Антоний, — то по мере веры получают и пользу: кто приходит с малою ве­рой, получает малую пользу, а кто с великою — великую». Случалось и мне вначале спрашивать старца, как бы иску­шая: «Что-то он на это скажет? Ну уж и ответы такие выхо­дили. А если положишь на сердце, что услышишь от старца ответ Бога Самого, то и Бог известит, и совсем человек дру­гой станет, и услышишь, чего не ожидаешь». Некоторым посетителям отец Антоний говорил об их обстоятельствах намеками, а людям простым, которые принимали его слова в простоте сердца и с верой, он говорил прямо и просто. Если же кто многолетним духовным отношением уже дока­зал свою искренность и преданность, тех он иногда даже вызывал на объяснение. Случалось, что кто-нибудь из духов­ных его детей, тревожимый помыслом, открывал о нем не в чине исповедания, а в простом разговоре, повествовательно; тогда старец сам возобновлял о том разговор и успокаивался лишь тогда, когда все было как следует исповедано, и в зак­лючение говаривал: «Вот теперь-то хорошо; а то скорлупку покажешь, самого же зернышка не покажешь». Бывало и то, что он некоторым из относившихся к нему напоминал о слу­чаях, о которых они не только никогда ему не открывали, но и сами забыли; или заповедовал молиться о каком-нибудь грехе, которого они не сознавали в себе и даже вовсе не понимали, или не считали за грех, и уже по времени, при внимательном испытании своей жизни, открывали в себе с удивлением указанное старцем. Но так поступал старец с теми, чью искренность испытал, и когда ему было ясно, что они скрывают то или другое не по упорству или недостатку откровенности, а именно по неведению. В других же случа­ях с необыкновенным терпением выжидал, пока сам человек придет в чувство и сознается, потому что тогда только духов­ное врачевание и бывает действительно. Также, когда заме­чания, сделанные по отеческой любви и попечительности, почему-либо принимались не так, как следовало бы, то он уже воздерживался от подобных замечаний; и кого не имел возможности воспользовать словом, того старался привлечь к полезному втайне приносимой о нем молитвой.