Сергей Зарин - Аскетизм по православно-христианскому учению. Книга вторая: Опыт систематического раскрытия вопроса

Таким образом, по смыслу христианского учения, особенно определенно истолкованному в аскетическом мiровоззрении, «смирение» есть великая и всеобъемлющая сила религиозно–нравственного порядка, обеспечивающая подвижнику успешное, правильное, целесообразное и непрерывное поступательное движение по пути безостановочного религиозно–нравственного совершенствования, определяемого в своем содержании и направлении бесконечным идеалом богоподобия [2187]. Но «смирению», точнее «смиренномудрию», принадлежит далеко не одно только методологическое, аскетическое значение в деле религиозно–нравственного совершенствования. Этому совершенству принадлежит в высшей степени важное метафизическое и глубокое мистическое значение. Наиболее углубленное раскрытие этого значения принадлежит препод. Исааку Сирину.

По учению св. отца, «смиренномудрие есть одеяние Божества» (στολὴ Θεότητος ἐστιν) [2188]. В него облеклось вочеловечившееся Слово, и через него беседовало с людьми в их теле. И всякий, облеченный в смирение, истинно уподобился Нисшедшему с высоты Своей, сокрывшему доблесть величия Своего и «славу Свою прикрывшему смиренномудрием» (σκεπάσαντι τὴν ἑαυτοῦ δόξαν ἐν τῇ ταπεινοφροσύνῃ) [2189]. По своему существу «смирение есть некоторая таинственная сила, которую, по совершении всего (т. е. подвижнического) жития, получают совершенные святые» [2190]. «Смирение» «таинственно», мистично как по своему источнику, так и по своему значению в духовной жизни христианина. «Сила эта не иначе, как только одним совершенным в добродетели дается силою благодати » (διὰ τῆς δυνάμεως τῆς χάριτος) [2191]. С другой стороны, смирение важно и потому, что делает человека способным к восприятию тайн, каковые «открываются» только «смиренномудрым». Только «смиренномудрые» сподобляются принять внутрь себя Духа откровений, показующего тайны. Поэтому–то и сказали некоторые святые, что «смирение усовершает душу в божественных созерцаниях» [2192].

Уединенно-созерцательная и общественно-деятельная формы христианской жизни. — Недостаточность каждой из них в отдельности, и необходимость их взаимного восполнения. — Любовь к людям, как выражение любви к Богу. — Естественные основы «любви» к ближним и их освящение, углубление, восполнение и усовершение в христианстве. — Психологические особенности христианской «любви» к ближним. — Христианское «смирение» в отношении к ближним и его неразрывная связь с христианскою «любовью».

Любовь к Богу во Христе должна проявляться не в исключительной созерцательности, но в таком «созерцании», которое проникает собою истинно–христианскую деятельность.

Обычно эти две стороны одной и той же обязанности богоуподобления представляются состояниями и настроениями не только не сродными одна другой, но даже не совместимыми между собой, взаимно исключающими друг друга.

Два обычных основных типа христианской жизни – уединенно созерцательная (монашеская) и общественно–деятельная (мирская), из коих в основу первой полагается преимущественно осуществление любви к Богу, в форме созерцательности, а вторая зиждется преимущественно на основе деятельной любви, – также трактуются обычно в смысле двух совершенно самостоятельных, по существу различных форм жизни, выполняющих каждая свои особые, резко отличные от другой, обязанности. Подобный взгляд находит для себя серьезное основание в действительности. Были и есть личности, которые живут почти исключительно внутренней, созерцательной жизнью, игнорируя общественную деятельность. В противоположность этим мистикам–созерцателям, существовали и существуют – при том в гораздо большем числе – характеры, так называемые практические, которые всецело заняты и поглощены внешней, практической деятельностью, которая не оставляет им ни времени, ни психологической возможности для созерцательного самоуглубления. Однако, рассматриваемые принципы суть лишь два момента, существенно и необходимо входящие в содержание одного цельного религиозно–нравственного идеала, как две его составные и нераздельные стороны. Исключительное преобладание одной стороны в ущерб другой существенно вредит полноте христианского идеала.

Из святоотеческой письменности наибольшей определенностью, цельностью, последовательностью и глубиной отличается учение по данному вопросу св. Григория Б. , который самыми событиями и обстоятельствами своей жизни вызывался на принципиальное, подробное, специальное и обоснованное решение данного вопроса [2193].

По мысли св. отца, оба рода жизни – и уединенно–созерцательный и общественно–деятельный – имеют каждый свои достоинства, но вместе и свои недостатки, причем то, что составляет преимущество одного, является недостатком и несовершенством другого.

Рассматривая и оценивая различные пути достижения совершенства, он долго не мог остановиться на пути лучшем и более удобном. В известных отношениях казался лучшим один путь, а в других – иной. При этом пред духовным взором св. отца восставали высокие подвиги пустынного уединения Илии Фесвитянина, Иоанна Предтечи и друг. Принял он в соображение и наличную действительность, наблюдения современной жизни в той и другой форме её выражения и проявления. Он замечал, что люди, которые предаются деятельной жизни, полезны в обществе, но бесполезны себе; их возмущают постоянные бедствия, от чего неустойчивый нрав их приходит в волнение. С другой стороны, он наблюдал, что живущие в уединении, вне міра, гораздо благоустроеннее и с большим удобством преуспевают в жизни по преимуществу созерцательной («безмолвным умом взирают к Богу»). Однако, такая жизнь не чужда и существенных недостатков: «люди, проводящие такую жизнь, полезны только себе, и любовь их заключена в тесный круг». Поэтому, св. отец, после долгих и тщательных размышлений, решил вступить на путь так бы средний, «заняв у одних собранность ума, а у других – старание быть полезным для общества» [2194]. Принадлежа, по–видимому, к обществу, он имел больше привязанности к монашеской жизни (πλείων δ’ ἐμε εἶχε τῶν μοναστικῶν πόθος), так как она состоит не в телесном местопребывании, но в обуздании нрава (τρόπων γὰρ εἶναι τὴν μονὴν οὐ σωμάτων) [2195].

Следовательно, по мысли св. отца, жизнь уединенная, воспитывая в христианине религиозную сосредоточенность, предохраняя его от греховных соблазнов и тем самым способствуя преуспеянию его в созерцательной любви к Богу, не представляет зато, в силу самых своих особенностей и обстановки, благоприятствующих условий для развития, усовершенствования и проявления добродетелей общежительных – любви к ближним, – человеколюбия, что также существенно важно и необходимо для христианина, как последователя и подражателя Самого Христа. Уединенный созерцатель лишается возможности фактически подражать Божию человеколюбию в отношении к ближним, между тем как в человеке «всего более божественно то, что он может благотворить» [2196]. «Человеколюбие» для христианина «необходимость», а не дело произвола, – «закон, а не совет» [2197]. «Никакое служение так не угодно Богу, как милосердие, потому что оно всего более сродно Богу», и Господь «ни за что так не награждает Своим человеколюбием, так за человеколюбие» [2198].