Кристоф Шёнборн - Икона Христа

Некоторые, однако, презрели этот дар, наущенные лживым супостатом (т. е. Сатаной), и отклонились от правого учения; они восстали против Предания Вселенской Церкви и лишились понимания истины... Ибо они отважились отвергнуть, боголюбезное украшение (εύκοσμία) домов Божиих... Ей, они обвиняют Церковь, Невесту Христову, не отличают священного от мирского и называют икону Господа и святых, подобно образам божков, истуканами сатанинских идолов. Бог Господь наш, однако, не восхотел допустить, чтобы на Его народ нашла сия чума. Поэтому Он, по священной ревности и по указу наших верных императоров, Константина и Ирины, отовсюду созвал епископов, дабы нашим общим определением было восстановлено священное Предание Вселенской Церкви. Тщательно испытав и исследовав и следуя исключительно за истиной, мы ничего не отсекаем, мы ничего не прибавляем, но неискаженно сохраняем все принадлежащее Вселенской Церкви. Так мы верны шести вселенским соборам... (далее следует НикеоКонстантинопольский символ веры, а также осуждение ряда ересей). Кратко сказать, мы удерживаем все церковное предание, доверенные нам как письменно, так и устно, не искажая его никакими новшествами.

Одно из таких преданий - иконопись . Поскольку она согласуется с евангельскими повествованиями, она необходима для нас, чтобы подкрепить веру в истинное, а не призрачное вочеловечение Слова Божия и принести нам великую пользу. Ибо вещи, которые объясняют друг друга (Евангелие и икона, слово и изображение), очевидно, имеют одинаковое значение. Следовательно, мы идем царским путем, следуя богодухновенному учению наших святых отцов и Преданию Вселенской Церкви, поскольку знаем, что сие Предание происходит от Св. Духа, обитающего в Церкви.

Посему со всем тщанием и точностью определяем, что подобно изображению всечестного и животворящего креста также во славу Божию должны помещаться в храмах, на священных предметах и богослужебных одеяниях, на стенах и дощечках, в домах и на дорогах честные и священные иконы, исполненные красками, мозаичными плиточками или из другого соответствующего вещества, — иконы Иисуса Христа, Господа и Спасителя нашего, Пресвятой Девы и Богоматери, ангелов и всех святых.

Чем чаще мы взираем на них чрез иконы, тем более они через зрение образов напоминают нам о первообразах и учат любить их, и прикладываться к ним, и почитать их, но не в поклонении, которое, по нашей вере, надлежит одному лишь Божественному естеству, но тем же видом, как мы почитаем честной и животворящий крест, священные Евангелия и прочие священные предметы, — приношением в их честь ладана и свечей, по благочестивому обычаю древних. "Ибо честь, воздаваемая иконе, восходит к первообразу" [504] Basilius, De Spiritu Sancio 18 (PG 32, 149 С). . Стало быть, кто почитает икону, почитает лицо (ύπόστασις) изображенного на ней» [505] Mansi 13, 373 D-380 A. .

От соборного определения не следует ожидать детальной богословской дискуссии. Этот текст находится в одном ряду с деяниями предшествующих соборов. Подчеркнуто цитируется Символ веры II Вселенского собора (381 г.). Определение, по замыслу, излагает веру Церкви, и этим объясняется расстановка акцентов.

Ссылка на Свщ. Предание как аргумент стоит на первом месте. Иконопись — это часть из того целого, которое воспринято Церковью в Предании и которое она в своей практике должна передать дальше. Подобное аргументирование ныне отдает слепым традиционализмом.

Но речь-то шла о совсем другом. Древняя Церковь вполне сознавала, что живое Предание Церкви в известном смысле представляет собой «посредство», «среду», в которой, постоянно пребывая в Церкви, и действует Св. Дух. Свщ. Предание в то же время есть жизненная цепь, связывающая все поколения верующих с историческим истоком веры и всегда содержащая его живым и современным.

Однако, иконоборцы также ссылались на Свщ. Предание. Они усматривали в культе икон отпадение от первоначального, чисто духовного христианства. Они тем самым вводили в действие иное понимание Предания и Церкви: для них подлинное Предание закрыто позднейшими искажениями. Отсюда иконоборцы считали себя возобновителями первоначального Предания. Но этот возврат к неискаженным началам они могли исполнить лишь при условии, что будет отброшено живое Предание, в котором они сами пребывают, — традиция Церкви, почитающей иконы.

Тем самым живая традиция теряет характер «среды», в которой истина заново открывается каждому поколению. Напротив, она становится препятствием, которое может быть преодолено критическим вмешательством, лежащим по ту сторону Предания. Отношение к нынешней, живой традиции становится критическим. К ней приходится относиться скорее с недоверием. А поскольку Предание хотя бы в одном пункте объявляется искаженным, напрашивается вопрос, нет ли искажений и в других пунктах. Уверенность в том, что исконно и что нет, что подлинно и что искажено, ищется теперь где-то за пределами живой традиции. Поскольку живая традиция (как среда осовременивания первоначального) отвергается, эта уверенность относительно первоначального может быть найдена только в реконструкции начала. Но что может быть неувереннее, гипотетичнее подобных реконструкций? Они по большей части оказываются проекциями собственных, себе-желанных представлений и идей в «идеальное», но в основе своей фиктивное первоначальное время.

Иконоборческие споры могут послужить образчиком всех тех «реформаций», когда предпринимается попытка возвратиться — минуя периоды, которые объявляются искаженными, — к «чистому» времени начала.

Таким образом, победа иконопочитателей была также победой определенного понимания Предания, а именно: под Преданием понимается органичное, живое, всякий раз новое и тем не менее восходящее к корням истолкование истины.

Наряду со ссылкой на Предание, соборные деяния предлагают еще несколько более содержательных аргументов.

Обвинение в том, что иконопочитание является идолопоклонством, опровергается двумя аргументами, преимущественно христологического свойства:

1. Сам Христос (и, следовательно, никто другой, в том числе и не император) вывел нас из мрака идолопоклонства.

2. Икону Христа невозможно уподобить идолам. Первый аргумент подкрепляется ссылкой на то, что иконы не имеют другой цели, чем Евангелия, — благовествовать искупляющее вочеловечение Слова Божия. Слово и зримый образ обоюдно усиливают друг друга, равно как у человека дополняют друг друга глаз и ухо [506] Ср.: G. Lange, Bild und Wort. Die katechetische Funktion des Bildes in der griechischen Theologie des 6. bis 9. Jahrhunderts, Wurzburg 1968. . За этим антропологическим аргументом вырисовывается христологическая основа. Вочеловечение означает, что Предвечное Слово стало слышимо в человеческом слове, а также стало видимо в человеческом теле. Что Евангелие благовествует в слове, то же самое икона сообщает в зримом образе.