Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

Молю же Тебя, Господи, хоть еще немножко, еще на малое времечко потерпи и оставь меня таким, каким я есть. Поверь мне, Спаситель мой, я скоро порву всякую связь с миром и непременно приду к Тебе, только, пожалуйста, будь ко мне милостив, потерпи еще немножко меня».

Так в горьких слезах я молился всю ночь; утром я уснул. На следующий день я опять пошел исповедовать каторжан. Каторжане любили меня. Они были со мной христиански откровенны. Их исповедь была удивительно трогательна. Из свободных христиан по своей искренности никто не может с ними сравниться. Ко мне на исповедь шли не одни христиане, шли на нее и магометане, и язычники. Трогательная картина. В это время мне казалось, что все эти несчастные узники через свою исповедь непременно унаследуют Царство Христово, непременно услышат радостный призыв Христа: «Придите, благословенные Отца Моего Небесного, наследуйте Царствие, уготованное вам от сложения мира». А нам, таким священнослужителям как я, скажет: «Идите от Меня, проклятые, алчные торжники, христианские каиафы, изменники и предатели Мои, идите от Меня, во все века торговавшие Мною и безжалостно предававшие Меня, идите от Меня. Идите от Меня, подлые лицемеры, развратные ханжи, идите от Меня, растлители Моих овец, кровожадные хищники, идите от Меня. Я вас не знаю, извратители Моего закона и вдохновители всякого зла. Я вас не знаю, утученные Моим Телом и упоенные Моею Кровью враги и распинатели Мои. Я вас поставил блюстителями и пастырями овец Моих, а вы все время существования христианства на земле только и знали, что продавали Меня, торговали Мною, из-за власти убивали один другого, проклинали друг друга и Церковь Мою в неистовстве безжалостно разрывали на мелкие кусочки. Идите от Меня, Я вас не знаю».

Так скажет нам Христос в тот день, когда придет судить живых и мертвых. И я знаю, что из всех осужденных священнослужителей Христос первого отвергнет меня за то, что я некогда любил Его, пользовался особою Его ко мне любовью, а теперь дальше меня от Него никто не стоит. Хотя бы взять вот этих несчастных каторжан, до вчерашнего дня они были грешниками, они хулили Христа, они были отвергнутыми от Спасителя мира, а теперь все они с необыкновенной любовью идут к Нему, идут со слезами, идут с сознанием своей вины перед Ним. Я же только вижу, как другие идут ко Господу, а сам только поворачиваюсь назад и смотрю на этих милых узников, ноги же мои торопливо спешат все дальше и дальше уходить от моего Сладчайшего Иисуса. И на какую даль я уйду от моего Господа, я не знаю. И долго ли я буду блуждать без Христа, я тоже не знаю. Так я размышлял в то время.

Размышляя таким образом, я предносил своему воображению то, что буду Христом судим по всей строгости Евангельской правды, что с самого моего появления в мире и до самого последнего моего вздоха все мои мысли, все чувства и самые затаенные, сокровенные движения моего сердца, и все стремления моей воли, и все душевные мои переживания, и все атомы моего телесного организма будут пересмотрены всевидящим оком правосудия Божия. И вот тут-то настанет моя вечная погибель, ибо я хорошо себя знаю, что я по своей жизни враг Христа. Я не настолько утратил здравый смысл, чтобы утешать себя теософическими положениями: — «богочеловечества» нет — я твердо был убежден, что всякий, не живущий жизнью Христа, не растворяющий свою волю в воле Божией и не исполняющий учения назаретского Иисуса, погибнет, и погибнет окончательно. И вот эта-то погибель неминуемо и ждет меня. В самом деле, вот хотя бы взять теперь мое служение литургии среди узников: все арестанты смотрят на меня как на христианского священнослужителя, они исповедуются у меня, с величайшим напряжением ума и сердца они выстаивают всю литургию, надеясь на то, что эта литургия совершит для них нечто непостижимое для ума человеческого — через таинство Евхаристии соединит их со Христом. Эту литургию совершаю я. Что же я такое?

Я величайший грешник на земле! Я блудник! Я лицемер! Я гордец! Я тщеславный монах! Я соблазнитель многих душ! Я человеконенавистник! Я изменник Христу! Я богопродавец! Я предатель Спасителя! Я враг Сыну Божию! Я лжец! Я обманщик! Я клятвопреступник! Я служитель миру! Я раб греха! Я христианский антихрист! И вот я, вросший в эти грехи и органически сочетавшись и сжившись с ними, страшно сказать, совершаю божественную литургию, совершаю таинства Церкви! Страшно подумать! Насколько эти несчастные арестанты стоят выше меня по своей духовной праведности! Тут я не мог удержаться от слез. Мне было стыдно стоять у престола. Я рыдал.

Однажды во время моих посещений каторжан мне пришлось встретить среди них одного сатаниста, он открыл мне всю свою жизнь, она была ужасна. От его рассказа я находился целый месяц под страшным кошмаром. Мне все время грезилась детская кровь, на которой он совершал свою черную мессу, и страшное неописуемое гнусное осквернение Христа, и издевательство над ним. Но когда я стал копаться в своей душе, то тем более я ужаснулся. Ужаснулся я потому, что ведь и моя жизнь есть сплошное повседневное служение сатанизму. Каторжник-сатанист отличался от меня лишь тем, что он без всяких компромиссов всем своим существом служил дьяволу; моя же жизнь состояла из одних чистых компромиссов между Христом и дьяволом, между чистым святым христианством и христианским язычеством. Поэтому я ничуть не считал себя лучше того сатаниста. В самом деле, не та же ли черная месса [есть] и вся жизнь христианина, сознательно направленная против Евангелия? Как можно назвать ту жизнь христианина, которая ровно ничего в себе не имеет святого? Не есть ли тот же самый сатанизм жизнь христианина, сознательно живущего противоположно учению Христа? Встреченный мною сатанист был, я бы его назвал, религиозно-культовый сатанист, сознающий, отвергающий же заповеди Христа и не исполняющий их есть тоже сатанист, только повседневный, обыкновенный, практический сатанист. К последним я причисляю и самого себя. Компромиссы между Христом и миром в моей личной жизни были сплошным с моей стороны служением дьяволу. О, эти компромиссы! Они на протяжении девятнадцати веков и создали из христианства какое-то чудовищное язычество. И какое страшное язычество, которое в одно и то же время считает себя христианством и идет враждебно и сознательно против Христа! Благодаря им в христианство влился эллинизм, влился и весь иудаизм, против которого всю свою жизнь боролся Сам Христос, а теперь вливается в него весь языческий Восток, так называемый индуизм. Современное христианство есть поистине самая жалкая и чудовищная карикатура истинного христианства. Оно живет в настоящее время более политикою мира сего, чем Самим Христом, более язычеством, чем нормами Евангельской жизни. Что же касается нас, современного христианского духовенства, то и оно для Евангельской жизни совершенно мертво, его заели страшные паразиты: властолюбие, сребролюбие, торговля живым христианским Богом, лицемерие, политика, лесть, раболепие, пошлое служение имущим власть, сильным мира сего и т. д.