Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

После первой русской революции вскоре мне пришлось оставить Забайкальскую область и переселиться в Кременец, а затем в Каменец-Подольск. Здесь я снова начал вести проповедническую деятельность, которая пошла прекрасно и успешно, слушатели стекались тысячами. Но к моему горю, здесь дьявол снова восторжествовал надо мною: здесь, в этом городе, я горячо полюбил одну девушку, в свою очередь и она самоотреченно полюбила меня. Для нее я готов был на всякие жертвы. Любил я ее как никогда никого в жизни, любви моей не было границ. Я полюбил ее за ее необыкновенный характер: добрый, тихий, кроткий и молчаливый. Она овладела всем моим существом. Так тянулась моя жизнь четыре года, и за эти четыре года я окончательно забыл Христа. Временами я вспоминал Христа, но это было очень редко и, нужно сказать правду, если я Его вспоминал, то с каким-то тяжелым мучительным чувством. Мои отношения ко Христу за это время, к моему удивлению, совершенно изменились — только раз в жизни пережил я это странное явление: прежде, как бы я далеко ни отходил от Христа, все же я чувствовал к Нему какую-то интимную родственную близость, когда же я полюбил эту самую добрую девушку и стал ее близким другом, мой Христос в моих в Нему чувствах совершенно изменился. Он стал для меня Богом внешним, далеким, грозным, карающим грешников и страшным судьей строгого правосудия; от Него веяло смертельным ужасом. Вместе с этим я чувствовал и глубоко был в том уверен, что Сам-то Христос эту самую девушку очень любил, и мне казалось, что она была как бы дочь Божия, что в ней было что-то неземное, небесное и святое, и ее дивный характер был соткан из одних нежных и светлых лучей любви Христовой! Я и теперь твердо верю, что Христос никогда ее не оставит, потому что она не была обыкновенной девушкой, в ней скрывалось глубоко нечто таинственное, божественное и чарующее. Я и сейчас ежедневно горячо молю Господа и до самой своей смерти буду горячо Его молить, чтобы она не лишилась Царства Христова. Пусть лучше за нее меня осудит Господь, но чтобы она была спасена, сопричтена к лику Божиих святых. В то время я часто по целым ночам предавался размышлению; размышлял я о том, как неисповедимы судьбы Божии в моей жизни. Вся моя жизнь была даром самой бесконечной нежной любви Христовой. Господь мне никогда не отказывал ни в чем. Характерной нитью через всю мою жизнь проходила помощь Божия во всем, не исключая какого бы то ни было моего желания. Если в чем-либо Христос долгое время и не мог откликнуться и отозваться на все мои вопли и стенания, так это только лишь в том, чтобы я по-прежнему любил Его, но в этом я был сам виновен. Причина же молчания Христа лежала опять именно во мне самом.

И вот я думал: если Спаситель будет судить меня только по мере излиянной на меня Своей любви, тогда я окончательно погибну, спасения мне не будет. Мне даже представлялось, что если и самый всеобщий Страшный Суд Христов будет состоять только из одной чистой любви Христовой к грешникам, то он тем самым будет невыносимым судом Божиим. Самые величайшие наказания и муки грешников будут, по-моему, состоять бесконечно из изливаемой оскорбленной любви Христовой на сопротивляющихся ей грешников. Ничего нет страшнее и мучительнее для всякого зла, как святая доброта Христа и Его бесконечная любовь!

Вот этой-то доброты ко мне Христа я и стал за последнее время страшно бояться. Я понял, что Бог страшен не в гневе, а в Своей любви к грешникам. И мне чувствовалось в то время, что, если теперь Христос будет ко мне добр, то через это Он будет для меня страшен и мучителен. Его оскорбленная мною любовь будет для меня настоящим адом. Пусть Он за мои грехи карает меня по всей строгости Своего божественного правосудия, только бы Он не был ко мне по-прежнему добр, ибо я Его доброты не вынесу. В это время если бы явился мне Христос и, кротко взглянув на меня, сказал: «Спиридон! Несмотря на то, что ты прогневляешь меня и грешишь передо Мною, я все больше и больше люблю тебя», эти слова Господа были бы равносильны для меня самым величайшим мукам, перед которыми все муки ада показались бы блаженством! Искренно и горячо любя эту девушку, я чувствовал и все более и более опознавал, что в моем сердце не было места моему Сладчайшему Господу. Он был из него вытеснен, одно лишь имя Его в ту пору как-то еще трепалось на моем языке, Самого же Его не было возле меня. Тут я понял, что я опустился на самое дно всякого зла, откуда собственными силами мне уже не было возможности высвободится. Если я и говорил проповеди, привлекал на них массу людей и вызывал у них потоки слез, и служил литургию, и совершал таинства Церкви, то все это было без живого Господа; и на все это я смотрел как на свое мертвое церковное ремесло.

Живой же деятельной веры во Христа в то время у меня не было. Эта же самая девушка всегда со слезами молила за меня Христа, чтобы я стал ближе к Нему, чтобы я снова полюбил Его и полюбил Его всем своим существом. Но Христос сразу на ее горячие молитвы не отвечал. И я знал, почему Христос не отвечал на ее пламенную молитву. И вот до настоящего момента совесть моя меня страшно бичует. Она бичует меня за ту самую благороднейшую девушку, которую я, как мне кажется, оторвал от Бога и от Неба и умертвил ее святую чистую душу. Но вместе с этим тяжелым чувством я всегда в своей душе ощущаю светлые проблески духовного утешения. Я горячо верю и твердо надеюсь, что Христос всегда видит и слышит мою пламенную и прискорбную молитву о ней, ежедневно возносимую мною к небу. Я более чем уверен, что Спаситель примет, спасет и оудочерит ее Отцу Своему Небесному. Я до тех пор не успокоюсь душой и не перестану докучать своею молитвою Христу, пока не узнаю и не буду уверен, что она действительно, как истинная любимица Христа, будет сопричастна лику святых дочерей Господних. Я никогда не могу забыть ее муки и страдания, перенесенные ею ради моей души. Она от избытка своей христианской любви ко мне неоднократно становилась передо мной на колени и, обливаясь горячими слезами, просила и молила меня, чтобы я снова полюбил Христа, снова вернулся к Нему, снова зажил прежнею христианскою жизнью. «Я, — говорила она, — готова на все самые ужасные жертвы вплоть до самой смерти, лишь бы ты опять был во Христе и опять сочетался с Ним». Кроме нее, у меня в Каменце было очень много и других близких благочестивых людей, которые так сильно любили меня, что всегда наполняли тот храм, где приходилось служить мне, и они всегда окружали меня и старались неразлучно находиться со мною. В то время я глубоко и искренно осуждал себя. Прежде всего осуждал я себя за эту девушку, осуждал себя за свои тяжкие грехи, осуждал себя за уход мой от Христа, осуждал себя за то, что я как священнослужитель стремился перед людьми казаться святым, праведником, духовным поборником религии, ревнителем православия, одним словом не тем, каким я был на самом деле, наконец осуждал себя за то, что моя повседневная жизнь совершенно расходилась с теми моими проповедями, которые я произносил людям. Все это меня страшно всегда мучило и тяготило. Я не раз от этого рыдал душой.