Спиридон Кисляков - Исповедь священника перед Церковью

Отец, ты слышишь эти слова? Брат, сослуживец, друг, ты слышишь эти слова обета. Молись Христу-Спасителю, как молился здесь, на земле, в храме, дай силы обеты исполнить. Спи спокойно, брат, друг, иди отдохни, ты так устал. Твой день так долог, подвиг так труден. Ты отдохнешь от непосильных трудов, от холодного непонимания, от людской жестокости. Там встретит тебя с распростертыми объятиями твой друг — святейший Патриарх Тихон. Если за гробом умеют негодовать, с каким негодованием и скорбью узнает он, что претерпел тот, кого он благословил. Там встретят тебя святители, там встретит тебя Тот, Кого ты любил больше жизни, Кому отдал жизнь, дыхание, там встретит тебя Христос наш, Спаситель, наше Солнце. Молись о твоих духовных чадах и о том, чтобы Господь и нас грешных, всех близких, собравшихся здесь у гроба, в страшный день Суда привел войти вместе с тобой в Его Царствие и чтобы там, в вечности, где нет забвения, вражды, где свет невечереющий, едиными устами прославляли твоего и нашего Бога, твоего и нашего Спасителя.

Аминь.

О чем будем говорить сегодня, братья и сестры?

Конечно, о том, чем полно сердце и мысль моя и ваша. Думаю, что все мы дни и ночи думаем об одном, что потрясло наше существо и чего свидетелями и участниками пришлось быть.

В это воскресенье мы были свидетелями и необычайного: эта толпа, тысячи людей, вышедших на встречу гроба священника — необычайна. Эти люди, стоявшие около церкви в течение многих часов, встречавшие [гроб] на улице, на окраине города, пришли не ради пустого любопытства, суетной мысли — пришли хоронить своего священника, вождя, друга, человека, научившего их верить, любить, молиться.

Мы видим, как содрогнулось сердце человека при вести о смерти, кончине близкого, дорогого человека, и мы видим, что в этом народе тонули немногочисленные священнослужители, которых мы видели впереди.

Все было необычайно: необычайна толпа, цветы, венок, который несли нищие, толпы детей — необычайны. Может быть, когда-нибудь город наш видел более торжественные, многочисленные похороны, но не было более необычайного, чем это погребение; необычайного потому, что челове к, которого [мы] провожали, был необычаен, непохож на других. Его путь, служение священническое было необычайно и многим казалось странным, и кто хотел соблазниться — соблазнялся. Мы получили наследство, и надо осознать наследство, которое он оставил, ближе всмотреться в его духовный облик, мысли, слова, которые он возвещал и завещал.

В его проповедях много было любимых, дорогих мыслей, которые он сам считал важными. Первая — необычайная любовь к Господу Спасителю. В своих воспоминаниях, напечатанных в журнале «Христианская мысль», он рассказывает, как еще в раннем детстве он больше всего молился о том, чтобы Господь дал ему любовь: «Не давай спасенья, рая, жизни вечной, дай только любить Тебя, сделай так, чтобы душа моя сделалась одной любовью к Тебе».

Этот дар преимущественной любви к Христу Спасителю, могучий перед другими дарами, старался передать он людям. В этой центральности образа Христа и была особенно сть его. Если спросить христианина, что самое главное в его духовной жизни, каждый скажет — Христос. Его образ. Лицо, жизнь. Но на самом деле это не так бывает. Духовная жизнь христианина не отличается тем, что средоточием ее является образ Христа Спасителя. Всмотримся в духовный опыт одного, поговорим с ним, он будет говорить вам о своем старце, наставнике. Вы увидите, что образ этого старика, наставника заслоняет образ Христа Спасителя. Поговорите с другим и увидите, что хотя он и называется христианином, но христианство ушло во внешние формы и обряды. Дальше внешних форм он не идет, и сущность духовной жизни закрыта для него. Всмотритесь в третьего, и вы увидите, что он возлюбил одного какого-нибудь святого угодника: так почитает и поклоняется ему, что это заслонило образ Христа Спасителя.

Такие явления встречаются на каждом шагу, редко кто может встретить душу, которая имеет средоточием Христа.

Покойный был именно таким человеком, в нем была ревность к имени Христа, которая заставляла внимание всех обращаться ко Господу. Он хотел, чтобы образ Христа был в душе каждого человека дороже всего, в духовном опыте и жизни. Он был подобен первым апостолам, которые, увидев светоносный Лик, как будто забыли обо всем и бросились в мир благовествовать. Апостол Павел настолько возлюбил Господа, что все вменял за сор. Ему говорили о законе, который он будто бы нарушил, об обрезании, но он все вменял за сор и хотел только Христа Распятого и о Нем проповедовать. Казалось иногда, что Другой, Тот самый, о Ком он проповедовал, стоит за его плечами, таков был его духовный опыт, средоточием которого был Христос.

Наш пастырь не удовлетворялся тем, что духовных чад своих хотел научить обычным путям внешней христианской жизни, приучить их ходить в церковь, исполнять внешние обряды, он не удовлетворялся, пока не ставил их лицом к лицу со Христом. Он хотел пробудить душу, чтобы человек увидел взор Христа Спасителя, и сердце его дрогнуло и затрепетало. Если это бывало, то он считал дело завершенным. Внешние формы духовной жизни, которые нас соблазняют, он не ценил высоко, казалось, они не имели для него значения, потому что самое главное для него была сердцевина, сердце, любящее Господа. В молитвах, которые он высоко ценил, ценна была для него не внешняя форма, а горение. Он любил молиться в поле, в лесу, где молился целые часы, других учил так молиться, и путь, по которому он вел, и состоял в том, чтобы научить молиться не только в храме, но и дома, не только дома, но и под открытым небом.

Так он говорил и делал, и в богослужении старался поставить человеческое сердце непосредственно перед Богом. Спросите, что самое важное в церковном богослужении. Ответят: Литургия. Так говорят, но не так думают. Другие службы часто обставляют великолепием, а Литургия остается в пренебрежении. Не то было у него. Все богослужение совершалось торжественно, но когда он приступал к Евхаристическому канону, к средоточию молитвы, каждый ощущал, что он восходит на вершину духовной жизни, и сотни, тысячи человеческих душ ведет за собой. Для многих он открыл сущность Евхаристии. Он совершал Евхаристию так, как совершали ее в древности (он имел на это благословение святейшего Патриарха), как совершали Василий Великий, Иоанн Златоуст, с открытыми Царскими вратами, призывая к общей молитве, и это служение не было внешним. Он паству свою старался воспитывать так, чтобы она способна была следовать за ним на вершину. Таинства у него не были оторваны от жизни, а проникали всю жизнь. И крещение, и брак, и святейшее таинство Евхаристии он понимал так, что они должны быть не оторваны от жизни, а должны быть средоточием жизни, должны начинаться в храме и обнимать всю жизнь.