Гейдар Джемаль - Стена Зулькарнайна

Политический Ислам, еще раз подчеркиваю, это прежде всего джамаат, а джамаат в начале своей истории совпадал с Уммой. Но у Пророка (САС) в начале его пути было тридцать сахабов, а сегодня Умма насчитывает полтора миллиарда человек. Понятно, что при этом возникает различие между Уммой и джамаатом. Потому что Умма – это объединение всех мусульман, это некое море, и, естественно, оно диверсифицировано в своей структуре, в своем качестве, потому что даже мировой океан, который кажется нам гомогенной массой, на самом деле имеет теплые слои, холодные слои, более соленые и менее соленые, более газифицированные и более чистые. Так же точно и человеческое море, которое не может не быть разнообразным и пестрым.

Но что объединяет эту громадную полуторамиллиардную Умму? Также как и другие цивилизации, Умму объединяет приверженность к общим ценностям: декларация шахады – Единобожия, вера в исламскую справедливость, вера в шариатское законодательство и непогрешимость его Божественного источника. Даже если огромное большинство составляющих Умму мусульман не являются профессиональными теологами, они никогда не будут выступать, за отдельным редким исключением, против тех фундаментальных ценностей, которые заложены в Коране и Сунне. И это при всей диверсификации языков, бекграундов, культурных корней, и прочее и прочее, составляет то, что делает Умму в целом общим, единонаправленным историческим вектором.

Но что такое джамаат? Джамаат состоит из мусульман с повышенной активностью, с повышенной пассионарностью, с повышенным уровнем остроты восприятия исламского призыва на уровне собственной личной экзистенции. Это те, кто образует братство. Джамаат – это, конечно же, братство. Братство теологическое, но от того, что оно теологическое, оно не является абстрактно интеллектуальным, это не товарищество ни к чему не обязывающего характера. Это братство людей, которые сознательно имеют общую сакральную духовную судьбу. Их не может быть очень много, потому что эти люди должны лично знать друг друга. Поэтому неизбежно мы не можем говорить об одном джамаате, мы можем говорить об очень многих джамаатах, которые связаны между собой сетевой структурой. Естественно, что это неизбежно горизонтальная форма самокоординации.

Сегодняшний политический Ислам, основанный на джамаатском движении, опережает собственную политическую философию. Как известно, у большинства представителей джамаатов есть в качестве идеологического вектора некие представления о необходимости восстановления глобального халифата. Это определенный атавизм мышления, возможно, навеянный теми ранними политическими мыслителями, которые определили общий первоначальный фон политического Ислама. В частности, это знаменитый индийский политический деятель Маудуди, который, без сомнения, был халифатистом, в определенной степени и с некоторыми ограничениями к их числу можно причислить и Сайида Кутба. Маудуди здесь сыграл, конечно, гораздо более значительную роль. Напомню, что халифатизм как движение существовал с момента ликвидации Османского Халифата именно в Индии. Он представлял собой политическое движение с требованием восстановления Халифата. С точки зрения политической философии, с точки зрения анализа требований Ислама, халифатизм, конечно, – слабая и уязвимая доктрина, которую легко подвергнуть критике. Прежде всего, потому что там не завязаны концы по поводу сакральности и человеческого аспекта высшего духовного и политического авторитета, ведь, в конце концов, никто из мусульман не оспаривает тот факт, что праведными халифами были только первые четыре, а для шиитов вообще только четвертый халиф. Тем не менее, халифатисты надеются каким-то образом избежать повторения печального опыта Омейядского, Аббасидского и Османского халифатов, хотя очевидно, что на человеческом уровне восстановить халифат, удовлетворяющий принципам Ислама, невозможно.

Итак, логика политического процесса такова, что практика джамаатов намного опережает уровень их политической философии. Т. е. мысля отсталыми и вчерашними категориями, они, тем не менее, находятся в процессе, который делает их инструментом радикальной инновации по отношению к сложившейся глобальной ситуации. Я хочу здесь подчеркнуть, что политический Ислам с точки зрения интересов современного человечества – это инновационный фактор. Когда мы берем в качестве образца политического Ислама партии, построенные по западному принципу, по западной кальке, по моделям электоральной западной демократии, мы не можем говорить о политическом Исламе в полной мере. Потому что это некое охвостье тех стандартов, которые теряют силу и авторитет в зоне их происхождения, т. е. на самом Западе.

Политический Ислам как инновационная сила – это еще новорожденный ребенок, который далеко не осознал своих возможностей и своего потенциала.

Что можно выделить в первую очередь в качестве характеристики этого движения – политического Ислама, который я бы назвал глобальным транснациональным движением политических общин, политических джамаатов.

Первое – это, без сомнения, противостояние суфийскому тренду в исламском сознании, т. е. тарикатам. Я не хочу сказать, что это отрицание тарикатов в пользу того, что принято называть общим термином «ваххабизм» или «салафийа», вопрос стоит гораздо глубже. На самом деле речь идет о том, что Ислам изначально противостоял эллинистическому менталитету, который стал универсальным менталитетом уже ко II–III веку Новой эры. Эллинистический менталитет, основанный на великих греческих мыслителях, на Платоне и Аристотеле, превратился в общепринятый интеллектуальный язык, общепринятую систему понятий. С его помощью можно универсально расшифровать как метафизику ацтеков, так и метафизику адвайтеведанте, потому что традиционное человечество находится в общем интеллектуальном поле. Это поле можно в целом назвать пантеизмом. Как известно, пантеизм бывает с реалистическим акцентом, а бывает с идеалистическим, но это пантеизм, это космизм. В эллинистическом дискурсе высокий интеллектуальный космизм был распространен, прежде всего, благодаря походам Александра Македонского.

Так вот, сначала иудаизм, а потом и Ислам являются не чем иным, как духовной и политической оппозицией этому эллинистическому пространству. Но исторически сложилось так, что исламские мыслители и ученые восприняли в качестве своего инструмента и методологии именно то, отрицанием чего являлось кораническое Откровение, Откровение Единобожия. В конечном счете, этот внутренний конфликт привел к коллапсу дискурса в Исламе, к отбрасыванию калама, к обеднению теологии.