Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Давай я подумаю. Ну, Ольга, прощай, я на аеропорт.

– Данила, вернёшься – звони.

– Ну, прощай.

– Счастливого пути.

Я Лидии Ивановне не стал звонить, знал, что она обижена осталась, но ето не моя вина, и как ей всё рассказать? Она подымет шум, а он не нужон, пускай лучше я буду виноват во всём.

На аеропорте я ишо раз позвонил Картавенке, он взял трубку, узнал мой голос и спросил:

– В чём дело, Данила Терентьевич?

– Я вас просил встречи с губернатором, но вы не допустили, а ето было очень важно. Теперь уже поздно. Нас отравили и все до́говоры перервали, но до губернатора не допустили. Мы всё бросам.

– Данила Терентьевич, вы что, всё срываете?

– Не мы срываем, а Бузычкин всё сорвал.

– А как посев, техника?

– Пускай Бузычкин теперь сам расправляется.

– Но вы же деньги вложили.

– Ничего нам не надо, всё ето передай Евгению Степановичу, и простите нас за всё, мы етого не желали родине.

– Да, Данила Терентьевич, ето странно.

– Для вас да, для нас – нет.

– Когда вы можете зайти?

– Уже поздно, я на аеропорте, вылетаю в Бразилию, а обратно прямо в тайгу в Сибирь.

– Ну что, сам знаешь.

По словам понятно, что Картавенко растерялся. Ну что, теперь будут сочинять историю против нас.

Прилетаю в Бразилию, захожу в контору к Павлу Сидоровичу.

– О, Данила, здорово живёшь!

– Здорово, свояк!

– Как прилетели?

– Да нормально.

– Ну и как у вас там в Белгороде?

Я ему кратко рассказал, а про Василия подробно рассказал, он мне ответил:

– Да, Данила, деда Фёдор говорил всегда: «Хто занимается со скотом – у того усы в масле, а хто занимается народом – у того лицо в крове́». Всем не угодишь, а харбинсы сам знаешь каки́.

– Да, свояк, ты прав. Но я от всего отказываюсь, и мы уезжаем в тайгу, а представителям прошу тебя.

– Данила, нам и здесь хорошо. Мы здесь привыкли, у нас здесь хоро́ша дружба с властями и с местным населением, а предлоги будут хоро́ши – посмотрим, нам пора подумать и про внучат. Но что-то мало надёжды на Россию. Им не нужно про своё население, а нас сманивают. Все страны как страны, а в России всё не так, там ничего не понятно.

– Да, Павел Сидорович, вы правы. Я никому бы не поверил, но сам на себе всё испытал, и не каюсь и дедов поминаю.

– Ну что, представительство я беру на себя, а переселение – пускай хто как хошь.

– Павел, правильно поступаешь. Но у вас как организация?

– У нас всё в порядке. Гостиница готова, зал конференсыи тоже. А сколь их будут?

– Человек десять, не боле, с Русланом, и с нём юрист.

– Ну, хорошо, отдыхай, вечером поедем в деревню.

– Павел, я тебе всё рассказал, но больше никому не буду рассказывать.

– И правильно, у каждего голова на плечах.

Вечером приезжам в деревню, сходили в баню и пошли молиться, уже молились. После службы вопросы:

– Как Россия?

– Хорошо.

В воскресенье стали подъезжать с разных деревень и с разных стран. В Масапе сегодня свадьба: Александр женит сына с Уругвая, значит, на конференсыю не попадёт. С Масапе приезжает Софрон Килин, с нём Василий Мартюшев с Боливии. Обои богаты, стали подсмеивать, я посуровел, оне поняли, сразу изменились и повели себя завсяко-просто. Я вообче стал обращаться с народом по-разному: с простыми по-простому, а с идивотами по-идивотски. Ивановски сегодня принимали гостей и угощали, жарили мясо, варили пельмени, всяки разныя шанюжки, и вино подавали.

В понедельник седьмого звонит Руслан с аеропорта, машина уже там, а из МИДа их забрало посольство, и везёт консул. В четырнадцать часов приехали Руслан с Таняй, я их со всеми познакомил, и тут следом подъехали с посольства две машины. Их всех посадили за стол, накормили, повезли показывать жнитво и посев, так как здесь два урожая в год. Жнут соявы бобы и сеют кукурузу, урожай нонче хороший. Некоторых гостей прокатили на самолёте, весь режим работы показали. Оне все уже уставши, их отвезли в город в гостиницу. Завтра в четырнадцать часов начин конференсыи. Поздоровкин спросил:

– Данила Терентьевич, как идёт организация?

– Отлично, Владимир Георгиевич, едут и едут с разных деревень и стран, и будет свыше сто человек.

– Отлично. Ну, завтра свидимся.

– Да, езжайте отдыхайте.

Но до меня донеслось, что тесть с тёщай уже разнесли, что я за всех деньги получил и их бросаю. Но тут и оказался Петро, Агафьин муж, он уже приехал из Канаде. Он подходит ко мне:

– Ну как, свояк, как у нас там?

– Я отказался от всего.

– Как так, почему?

– Ты сам видел, что строил Василий, и он пересилил. Тесть с тёщай с нём.

– Да будь он проклят! А как с нём работать?

– А вот как хочете.

– Свояк, с тобой можно работать, ты прямой и доступный.

– Петро, надо было думать раньше. Ты тоже не прав. Ты приехал, не приехал – и пошёл по девушкам. Тебе что, жены не хватат?

Он завилял, заотпирался, я не стал настаивать, дал ему копию проекта и сказал:

– Вот что теряете. А тут уже слухи идут, что я за всех деньги получил.

– Свояк, но ето же неправда.

– Да, ты хорошо знаешь, что неправда.

– Да, ето мамонькина [395]работа.

– А вот как раз-то и ошибаешься, Петро, ето тестява работа.

– Не может быть!

– А вот хороше́нь разберись. Где, когда он был виноватым?

– Нет.

– Вот и именно. Он вечно прятался за чьи-то подолы́, но ето раскрыли внучаты. А Василий – ето шахмат [396].

– Свояк, а теперь как мы?

– Петро, ето не моя вина. До каких пор я буду страдать? Хватит.

– Свояк, ишо поговорим.

– Петро, не о чем говорить.

В понедельник вечером собралось у Ивановых множество народу, толковали обо всем. С Масапе со свадьбе многи приехали, и свояк Ульян Мурачев, Фадей Мурачев, Моисей Барсуков с Боливии приехали. Ульян стал спрашивать, что у нас случилось. Я ему ответил:

– А что рассказывать? Тестю боле веры, я предатель и масон. А ты к тестю поедешь – то будешь дурак.

Он мне ответил:

– Мы едем не к ним, а к своему ро́дству.

– Ну, сами знаете.

– А вы куда?

– Про нас никому не нужно, мы народом не нуждаемся.

Я за весь вечер старался умолчать. Вижу, что переселение прекращается. Было бы всё справедливо, да рази я дал бы такому поводу? Творись воля Божья.

Во вторник восьмого в четырнадцать часов зал забили конференсыи старообрядсами, но половина не приехали, но российсы ето не поняли, ну и хорошо. На заседание меня пригласили, я публично отказался и указал на Павла Сидоровича:

– Он берётся за представительство.

Его проздравили и посадили за столы, я сял с публикой, но в первым ряду. Конференсыя мне не понравилась, как-то не клеи́лось, и наши как бараны перебивали и задавали детския вопросы. Конференсыя к восемнадцати часам кончилась ни с чем, никакого результату. Да разве я до етого допустил бы, я знаю, что добился для старообрядсов. Но как Россия не готова принять старообрядсов, я промолчал. И Поздоровкин знал, что в Москве я добился, но он не понял, в чём дело. После конференсыи Поздоровкин обратился ко мне: