Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Данила, у вас всё есть, и куда вам бежать?

– Но чем жить-то?

– Да я вам кучу предлогов сделаю.

– Хорошо, подумаем до завтра, на самом деле всё жалко.

– Ну вот, давно бы так. Оставьте больших детей, а с маленькими езжайте.

– Хорошо, подумаем.

– Ну, до завтра.

Он ушёл, все молчат, я в изумлении.

– Ну, как по-вашему?

Ларькя, Иринка говорят:

– Мы не останемся.

– А ты, Марфа, что думаешь?

– Знаешь, страшно, я такого его ишо не видала.

– Ну вот, ты права: ето разбойник кровожадный. Он чётко дал понять, что мы всё терям, а когда услыхал, что коней продали, видели, как с лица сменился, но виду не показал. И ишо говорит, ему сто лет не надо нашего, – всё врёт: мы устроились на самой границе заповедника, ето им дозарезу нужно.

– А ты как думаешь, Данила?

– Марфа, толькя тайно и поскорея. Документы прострочутся – всё, нам здесь конец. Всё слушайте внимательно, чё я ему буду предлагать, вы соглашайтесь.

На другой день утром он приходит, и сразу со своими предлогами:

– Пускай семья живёт в тайге, а мужики могут выехать боле к населённому пункту и заниматься посевами.

– Владимир Фёдорович, на всё ето надо деньги, а у нас их нету. Мы решили Софония оставить, а сами поехать документы поновить и заработать – долг отдать.

– Ну вот, давно бы так. – Он сразу повеселел, стал ласковый и доступный. Я ему говорю:

– Мне надо в город, билеты заказывать, и как-то семью вывезти отсуда.

– Я чичас выезжаю в город, но у меня катер полный, я завтре вышлю за тобой катер, и насчёт семьи порешаем с Рассоловым.

– Ну хорошо, спасибо тебе, Владимир Фёдорович. – Я проводил его до катера, ну и приспросился: – А хто ето живут в Рассоловым дому?

Он немного растерялся, но сразу смекнул:

– Да просто рабочи.

– Ну, Владимир Фёдорович, за всё спасибо, и жду транспорт.

– Да, завтре будет здесь, будь готов.

– Хорошо, счастливого пути. – И он уплыл.

Вот так, всё стало возможно, но нашего договора первого нигде не помянул – значит, всё обман. Кака́ наглость, жадность – да я не могу придумать, как ето назвать. Но в етой кубышке ума нету и не будет. Толькя бы подумать: мы за семь месяцев построили им дом, расчистили у них в размере два гектара кустарника, вскопали огород, засеяли картошкой и разной бакчой, у себя расчистили пять гектар, засеяли картошкой и бакчой, под дом расчистили два гектара, построили летнюю кухню шесть на двенадцать метров, баню семь на три метра, коровам загон, курицам хлев, и к осени шикарной дом девять на тринадцать с мансардным и погреб шесть на четыре метра. Всё это своей лесопилкой, своим трудом, а оказались лентяями. Я считаю, ето проклятая зависть. Не пьём, не курим, не материмся, никуда не лезем, трудимся да молимся; конечно, в праздники не работаем. Но врагу тошно стало, а то́ не подумали: ну хорошо, обжились бы и стали бы помогать во всем им, но враг закрыл им ум и глаза. На самом деле у нас был план: обустроимся и поможем им разработать туризму, чтобы всё кипело по-европейски. Но ето тупы хишники, таким Господь ума не даёт. При распаде СССР кровь лили, а теперь наркотиком народ травют – воистину дело сатанинско.

Мы все удивляемся, как здесь в Сибири матерятся, даже жутко. Оне и сами не знают, что и говорят, за каждым словом «ёб твою мать», а то́ не подумали, что получается: у вас все матери бляди, а вы су́разы [505]. И какой прок с вас, и за чё вам давать хорошу жизнь? Вы не толькя своих матерей лаете, но и Пресвятую Матерь Божию срамите, а то́ не подумали: любой из вас скажите любому другу: «Твоя мать блядь». Что за ето получишь? Сам знаешь. Так же и Матерь Божию. За что вам давать добро? Вот вам и результат. Мы вас всех просим: ради Бога одумайтесь и покайтесь и начинайте добро творить, нам добра не пережить.

Ну, вот приходит Софоний с мясом, весь в крове́, спрашиваем:

– Что убил?

– Марала. Надо идти за мясом.

– Давай пошли.

Мы все мужики отправились, ето было недалеко, кило́метров семь от дому, на горе. Средняй, но жирной. Мы разделили, но едва его приташили. Надо заготавливать в дорогу – сушить, коптить.

На другой день пришёл катер за мной, я строго наказал:

– Никому ни слова, но будьте готовы, в любой день может прийти за вами катер.

Об етим уже было решёно. Суда в заповедник изредка приезжает рыбачить Корпачёв Александр Викторович – ето тот самый, что Андрияна вывез. Он у Марфе был и очень жалел, что у етих шакалов устроились, он тоже подсказал: «Вам отсуда толькя бежать, и вдруг что – обращайтесь ко мне, я могу вам помогчи». Вот у нас одна надёжда – ето Корпачёв, а там Бог весть.

На другой день пришёл катер за мной, дома всё наказано – быть готовым, я попрощался, всех заставил молиться и отправился в путь.

На обратным пути забрали геолога, женчину лет сорок пять, на Ак-Хеме, в пути заехали на Керему, к Гале с Толиком, ето туристическая база, оне их обслуживают. Оне их поприветствовали, мы зашли, Галя накрыла на стол, посадила гостей, я в сторонке присял. Галя знает, что старообрядцы с миром не ядят. Толик задал вопрос:

– Что, Данила, вернулся?

– Да, вернулся, и уже обратно.

– А что так?

– Да вот дела.

Толик заметил: что-то не то, дал мне знак выйти на улку, мы вышли.

– Данила, что с тобой? Я вижу, что-то не то.

Я таиться не стал, потому что Марфа Гале рассказывала, что у нас происходит.

– Да, Данила, жалко нам вас, но я тебя предупреждал, помнишь?

– Да, помню, извини за ето, ето было как-то непонятно: ни с того ни с сего напублично сказал: «Ишо побежите отсуда!» Я подумал: по какой-то злобе так сказал.

– Да, именно так и есть. А кого ишо оне не ободрали? Я тоже здесь всё потерял, был у меня и дом, и всё было – Рассолов всё забрал. А староверов уже не первых голеньких оставил.

– Да, мы теперь уже знаем.

– Данила, бегите, пока возможно.

– Да, Толик, спасибо, придётся.

– Мы тоже отсуда уходим, туризьму оне всю провалили. Ну, Данила, желаем удачи.

– Толик, за всё прости и спасибо. Но, пожалуйста, никому ни слова.

– Да, так и надо, и счастливого пути.

– Толик, ишо раз спасибо.

Мы вернулись. Гости пообедали, и собралися в путь. Я пошёл к катеру вперёд, Галя незаметно меня догнала и спросила:

– Данила, вы что-то решили?

– Не понял, Галя.

– Данила, я всё знаю, Марфа всю вашу беду рассказывала. Вы как-нибудь выбирайтесь отсуда, ети идивоты вас не пожалеют, им надо безответных слуго́в. Я у них работаю уже четыре года и ишо им ни в чём не угодила, издею́тся да матерят, всё им не так. Туристов оне просрали гнилыми продуктами да ценами. С инострансами я ишо бы потерпела поработала, оне чи́сты и порядошны, за собой ни гумашки не оставют, ласковы и ще́дры, но их ети идивоты потеряли, а русских хамов я не согласна обслуживать, ни в чем не угодишь, одне матерки, пьянства, блевотины и что ни худьше – ето русски. Поетому мы с Толиком тоже бежим отсуда.