Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Но а ты, Георгий, как думаешь?

– Мы толькя за границу, тут нечего делать.

– Ну а как в Приморье?

– А там ишо хуже, там вообче нет никаких законов – за что-то называется «медвежий угол».

Мы там разыскали своё ро́дство, бабина сестра двоюродная, муж её дядя Борис, старик грамотный, он уже на пенсии, шесть кило́метров от моёго тестя. Етот дядя Борис приютил Георгия, дал ему работу и за ето семью кормил, Георгий у него прожил шесть месяцав, ну и много про него доброго рассказывает. Имеет хорошею библиетеку старинных книг, все ети книги прочитаны на несколькя раз, на все вопросы отвечает без сумнения: «В такой-то книге, вот тако́-то правило», молится сам себе дома. Георгий спросил: «Почему не ходишь молиться к деде Килину?» Он чётко ему ответил: «А с ними нельзя ни молиться, ни кушать, да и вообче подальше от них надо доржаться. Ето правило лежит в книге “Альфа и Омега”».

– А в чём дело?

– Тятенькя, ты сам знаешь: дядя Фёдор Килин всех осуждает, и тебя тоже, за то что их бросил.

– Но ты же знаешь за что.

– Да, знаю. Но правило сказано, дядя Борис открыл и прочитал мне: «Наставник аще осуждает, прежде мене́ да извержется, с нём ни молиться, ни кушать, и даже не знаться».

– Дак вот как оно! А тёща тогда куда?

– Про бабу он рукой махнул и сказал: «Сам догадывайся».

Да, вот ето новость… Надо раздобыть ету книгу и всё прочитать. А наши что делают, вот ето да… Дядя Борис хороший охотник и рыбак, к нему часто приезжают разные чиновники, он их кормит и поит, мясом и рыбой их снабжает, вот етим и живёт, а по-разному [504]нельзя. Ему можно охотничать и рыбачить, потому что чиновникам польза от него.

– Но, Георгий, как так можно: всё население сидит голо́дно, а чиновникам всё можно?

– На етот вопрос дядя Борис сказал: «Власти дадены от Бога, а несправедливость – за грехи наши, но и им придёт ответ отдавать в день Страшного суда».

Да, ето правда. Ето толькя подумать надо: матерки, пьяницы, табакуры, воры́, разбойники, прелюбодеи, детоубийцы, завидливы, сводницы, чародеи – да вся подлость! Вот и Господь дал таку́ власть, не обижайтесь. Один рецепт России – каяться, молиться и поститься, как ниневитяны, и Господь помилует и даст хорошу жизнь. Больше никак. Но етого не будет, потому что всё идёт по пророчеству и исполняется слово в слово.

Марфа без меня была в разных деревнях старообрядсов: живут и дёржутся по-разному, но любви нигде нету. А Рассолова и Абрикосова хорошо знают, говорят: «Ети товарищи очень опасны, у них вся сила, от них добра не жди, вам как-то надо оттуда выбираться, но знайте, толькя тайно, оне могут пойти на любую подлость». Толик с Галяй тоже убеждают: «Уезжайте, пока возможно, и тайно». Толик сказал Марфе: «Я Данилу говорил: вам отсуда придётся бежать, он мне не поверил. Мы сколь здесь работаем, ишо ни раз им не угодили. Уже три года как заповедник открыли для туристов, было гостей в сезон свыше трёх тысяч, а чичас нет никого, всё опустело. Ночевать в лесу – и то берут по сто долларов, продукт весь просроченной, сервис никудышной. Чтобы съездить в етот заповедник, туристу надо свыше тысяча долларов, хто съездит – больше не манит».

Да разобраться, с моёй точки зрение, ничто не умеют делать, однем словом – медведи. Тут така́ красота, создать порядошну систему – тут вообче туристов будет полно.

У Марфе расплодились гуси, куры, индюки, огород – всяка овощь. На всё смотрю – неохота уезжать: добрый дом, летняя кухня, баня, жеребёнок уже вырос, стал красивый – пошёл весь в отца, кобыла ожеребилась, такой же красавчик, как брат… Коровы Андриянова и Георгиева пропали с голоду, у нас осталась одна, другая сломала ногу, её закололи.

Мы с Абрикосовым договаривались: на следующу неделю он приедет. У нас все решили уезжать, но мне неохота, но оставаться страшно. Деняг не хватит до Москвы. Я послал Софония в Усинск, шестьдесят кило́метров от нас: «Садись на кобылу, веди с собой коня, а жеребёнок сам пойдёт», всё описал на продажу по дешёвке, но едва ли ето продастся: деревня бе́дна, но узнать надо. Софоний уехал и вернулся через три дня, но без коней: он всё продал за тридцать тысяч рублей. Но продажи не будет: все без деняг.

Мы стали готовить в дорогу груз. Что необходимо – ето книги, иконы и мале́нькя одёжи в путь, а так всё остаётся. Я не раз и не два приходил на речушку милую, горевал и плакал. Бывало, Марфа подходила и вместе горевали, неохота было расставаться с етим местом.

Срок вышел – Абрикосова нету, я поехал на Ак-Хем. Там сторожи уже другие, я попросил, чтобы по рации передали Рассолову и Абрикосову, что у меня виза на исходе, а нет – я уезжаю через Усинск, но придётся идти пешком шестьдесят кило́метров.

Но что я увидел на Ак-Хеме. Рассолов дом открыт, и в нём группа лысых, тех же прошлогодних наркоманов. Дак вон оно что, значит, руководитель сам Рассолов! Ну что, конопли здесь валом, растёт свыше двух метров. Да, убираться надо отсуда.

Софоний всяко упрашивал нас, чтобы остаться в России, но мы никак с Марфой не согласились.

– Но разрешите хоть ишо раз сходить на охоту.

– Ну что, сходи, ето будет добрая память. – И он ушёл.

На второй день приезжает Абрикосов. Я заметил, он злой, и первы его слова:

– Ну что, Данила, уезжаешь?

– Вы сами знаете, у меня виза до тридцатого августа.

– А как семья?

– Забираю.

– Как так?

– Но как, Марфе надо к врачу.

– А здесь что, нет врачей?

– Нету для нас, а толькя для вас.

– Не понял.

– Всё понятно. Раз инострансы – значит, нету.

– Дак я могу переговорить с директором больницы.

– Да было время. Посмотри на детей: одне кости да кожа.

– А при чём мы здесь?

– А почему по телефону говорили, что всё хорошо?

– А что, всё было хорошо.

– Как так хорошо? Вы за восемь месяцев всего раз были и говорите, всё хорошо. Говорили, вы всего навезли, – а здесь голодны сидят.

– А почему Марфа не сказала?

– А сколь она у вас просилась и вы её не брали? А что, нам придётся обратиться к премьеру Владимиру Путину.

Смотрю, у него глаза кровью налились, он стал совсем другой, и как закричит:

– А Путин что, вам поможет?! Он первый бандит в стране! Немало мы отстреливались от разных Дерипасков разных, ты что думаешь, здесь власти работают? Нет, здесь их нету!

Я напугался, всё понял, с кем я имею дело, думаю: пойду на хитрость.

– Ну а как, по-вашему: семью бросить и всё? Ведь у меня долг, надо его отработать, здесь ето невероятно, а там я реяльно заработаю.

– Ну вам же деняг надо, и кому вы ето всё продадите? Мне ето всё ваше сто лет не надо, дом ваш – нихто и пятьдесят тысяч не даст.

– Ну что, пускай остаётся. Кому достанется – пускай Бога молит за нас, грешных. – Его ети слова раздражают, он и не собирается за нас молиться.