Данила Зайцев - Повесть и житие Данилы Терентьевича Зайцева

– Данила, я обчался со всей вашей семьёй, и ето мне не забудется. У вашей Марфе и деток чистыя мозги, незагрязнённы, толькя вы так можете думать, а здесь хишники. Давай я оформлю на вас заповедник, и я чётко знаю, что вы будете его хранить как своё и етот заповедник будет свести [506].

– Да, вы правы, мы бы его хранили, как самородок. Но Боже упаси: нас перебьют, как зайчат.

– Хто?

– Как хто? Етот же Рассолов с Абрикосовым – чужими руками.

– Нихто не заденет, на ето будет ФСБ участвовать.

– На свежу силу я бы взялся, но уже руки опустились, дети больны, долг… Александр Викторович, вы бы знали, как чижало.

– Данила, я понимаю, но зачем за границу? Я могу вас в любым месте устроить, вон поехали в Краснодар, там тепло, всё растёт, есть деревни заброшенны, виноград, сливы, груши, яблоки.

– Не отпираюсь, но чичас не можем.

– Но хоть Софоню оставь, ето милый парень.

– Да он больной, весь изнадсадился.

– Ну что, вылечим!

– Нет, не оставлю, оздоро́вит – потом пускай женится, ежлив хочет, и остаётся.

– Ну хорошо, будем надеяться. На самом деле мне вас жалко, не в те руки вы попали.

– Ето правда.

– Ну ладно, давай к делу. Я раздобуду топлива и пошлю за семьёй, но всё надо доржать в секрете, никому ни слова, а то ети шакалы бог знает что могут натворить.

– Да, Александр Викторович, я боюсь.

– Да не бойся, Данила, всё будет хорошо.

– Ну хорошо.

– Как катер пойдёт, я тебе сообчу.

– Александр Викторович, а не знаете, кому можно продать дом и всё имущество?

– Подумаем. Давай акт составим, что есть у вас.

– Давай составим. Ну, пиши: дом девять на тринадцать с мансардным и погребом четыре на шесть, летняя кухня пять на двенадцать, один трактор ДТ-75, один трактор Кубота-25, один грузовик-66 вездеход, лесопилка «Кедр» перевозная, весь инструмент для любой машине, две бензопилы «Хускварны» шведски, пасека двенадцать у́ликов, корова, тёлка, бык, загон, баня четыре на семь, хлев, кур шестьдесят штук, индюков сорок штук, гусей семьдесят штук, дома вся посуда, разны кадушки, стеклянки для консэрвы – да бог знает что толькя нету. Постель для всех, зимняя и летняя разна одёжа – да не помню, всё не опишешь.

– А сколь вы за всё за ето хочете?

– А хто сколь даст, нам бы толькя доехать до границы Аргентине, а там мы оживём.

– Да, жалко, толькя бы жить да жить.

– Да, вы правы. Етот заповедник больше не забудется.

– Ну, Данила, давай Бога проси, а там как получится.

– Хорошо, Александр Викторович. – И мы на етим рассталися.

Прихожу домой, Федя храпит. Но у меня нервы уже стали сдавать: когда етому будет конец? Федя проснулся, я уже сготовил обед, сяли обедать. Он принёс водки, опять угощает.

– Федя, ты прости, но не лезь с етой гадостью, да и тебе надо уже остановиться пить, сам знаешь: здоровье не стальное.

Он смеётся надо мной:

– Ты лучше мене́ посватай твою сестру за меня.

– Федя, у тебя отличная женчина Оля, женись да и спокойно поживай.

– Да, она у меня хоро́ша.

– Ну, а что ишо ищешь? Тебе Господь другу́ не даст, ты уже живёшь на блуду.

Он хорошо подпил и насмелился задать мне вопрос:

– Данила, то грех, друго́ грех, а сами без священства, а сам знаешь: без священства нет спасение.

– Федя, милый ты мой, а ты скажи: где чичас правда? Наши в США к вам ушли третья часть, и где добро? Всё у них рассыпалось, на храмах стали писать, в храме нельзя курить, у вас в храме брадобриты, у женчинов нету чину на главах брачных [507]. Ну, сам смотри: в среду, пятницу ешь рыбу, ты хоть и вдово́й, но живёшь в прелюбодействе, у вас с никониянами мало разницы.

– А у вас чё, лучше?

– Да не лучше, но сам пойми: я всю жизнь приучал своих детей ко всем заповедям, и оне чётко знают все грехи, а чичас возми к вам переведи – и вот вам святость, а она вся гнилая. Федя, ты прости, но чичас пришло время – спасай да спаси свою душу. Сам знаешь, всё перевёрнуто, и где правда? Твори добро, никого не обижай, всех прощай – и Господь тебе простит, живи в целомудрии и в чистоте – и Господь никогда не оставит твою душу.

Федя согласился и сказал:

– Давай про ето больше не будем. Друзья?

– Да конечно друзья.

Он опять натренькялся, ляг спать.

На другой день вечером звонит Корпачёв Александр Викторович:

– Данила, завтре утром уходит катер за твоёй семьёй, и куды их доставить?

– Желательно бы подальше от Абакана, я думаю, надо до Ужура, пятьсот кило́метров отсуда.

– Давай до Ужура, будь готов, сам поедешь стречать.

– Хорошо, Александр Викторович, поеду.

Катер ушёл, ну, слава Богу. Федя всё пил. На третьяй день Александр Викторович сообчил, что:

– За тобой придут две маршрутки, и отправляйтесь на Джойку. На имущество пока не могу найти покупателя, никому не надо ничего в тайге.

– Ну что, пускай подавются, бог с ними.

Настал день встречи, ето прошло девять дней томительных, я сам был не свой, ходил весь измученной, но и Марфа, наверно, тоже уже в панике. Я набрал разной фрукты для деток. Подошли маршрутки, и мы отправились на Джойку. Мне стало жалко Федю: пьяный, да и опасно рассказывать, он на самом деле с Абрикосовым что-то имеет дела.

Мы в третьим часу дня прибыли на Джойку, но катер ишо не пришёл. Вот стемняло, их всё нету, я стал переживать: а вдруг что случилось? Ето ожидание было так томительно и мучительно… Изредка приходили катера, но всё не оне. Вот уже показался свет сдалека, и очень тихо [508]подаётся, ето было в 11 часов ночи, 11:45 подплыли. Да, ето оне. Ну, слава Богу. Спрашиваю Марфу:

– Что так тихо?

– Да чуть свет выплыли, катер тихо плывёт. А ты-то что так долго с катером?

– Да я здесь все нервы измотал. Ну, слава Богу, доплыли.

Доплыли, ну а теперь дальше с Богом, загрузились и в путь. Дети фрукту с таким аппетитом съели наперебой.

– Ну, потерпите до Аргентине, там вдоволь наедитесь.

Но мы рады, а что дальше – сами не знаем.

В Ужур приехали уже утром светло. Заехали к тёте Вере – ето будет дядя Гришина жена, тятиного брата. Оне были очень рады нашему приезду, у них был брат Степан с Германом, он им очень понравился за простоту.

Ето было в четверик 16 августа, билеты добились к понедельнику 20 августа, у нас в запасе пять дней. В выходныя съездили в Шарыпово к тёте Шуре, что у нас была в гостях с Васяй. Ето будет пятнадцать кило́метров от Шарыпова, деревня Родники. Мы поехали на двух машин, Гриша Григорьевич на «Волге», а Миша Григорьевич на «Жигули». Я первы дни ко всем присматривался, но Вася меня уже предупредил обо всех.

Приезжаем в Родники, тётя Шура с такой радостью нас ждала, я ей позвонил ишо вчера. Она настряпала пельмени, купила водки для племянничкя, и с такой радостью ставила на стол. Спрашивает:

– А где Марфа?

– Тётя Шура, прости, она больная, поетому не поехала.