Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Единственная характерная для всех без исключения заговоров черта лежит как раз вне самых формул. Она заключается в психологии тех лиц, которые практикуют заговоры. На самом деле, какова бы ни была формула заговора, она всегда сопровождается верой в ее целесообразность и достаточность для достижения желанного результата, если все требующиеся условия точно соблюдены. Возможность подчинения такой формуле со стороны чьей бы то ни было воли и законов природы отрицается. Если желаемого результата не последовало, то это отнюдь не значит, что заговору можно противиться. Причина неудачи всегда заключается в чем-нибудь другом: либо время выбрано неудачно для его совершения (в добрый час поможет, в худой не помогает), либо сопровождающий его обряд не точно выполнен, либо нравственное состояние лица, читающего заговор, не отвечало требованию, либо сама формула была искажена и т. п. Словом, причина неудачи всегда усматривается не в формуле самой по себе, а в несоблюдении тех условий, какие требуются для ее действительности. Исключение в смысле возможности противодействия заговору допускается только в одном случае: против одного ведуна может стать другой ведун более сильный; против одного заговора можно выставить другой, более могучий. Но такое исключение как раз только подтверждает общее правило. Вот эта-то репутация обладания неотразимой магической силой, сопровождающая заговорные формулы, и есть единственная общая для всех их характерная черта. На основании ее и надо строить общее понятие. В зависимости от характера признака и самое определение будет носить характер чисто формальный. Оно, конечно, не укажет ни особенности самых заговорных формул, ни исходного пункта их развития, но зато проведет определенную границу между явлениями, относящимися к заговору и не принадлежащими к нему. Формулировать определение можно приблизительно так: Заговор есть словесная формула, обладающая репутацией достаточного и неотразимого средства для достижения определенного результата, при условии соблюдения всех требующихся при этом предписаний, средства, противиться которому не может ни закон природы, ни индивидуальная воля, если она не пользуется с этою целью также какими бы то ни было чарами. В этом широком смысле я и буду употреблять слово "заговор". Определение же, указывающее на генезис заговора, попытаюсь дать после, когда выяснится процесс развития заговоров. Для мистических же обрядов оставляю только термин "чары", как это уже установилось в литературе. При этом однако буду употреблять его в более широком смысле в качестве понятия, охватывающего всю область всевозможных магических приемов, будут ли чары действием, будут ли чары словом. Под "обрядом" я разумею не только сложное какое-нибудь действие, но и самое простое, хотя бы оно состояло даже из одного телодвижения (напр., показывание фиги - обряд).

Перехожу к вопросу о классификации заговоров. При том огромном количестве их, какое накопилось в различных сборниках и журналах, при постоянных перепечатках, какие допускаются составителями сборников, отсутствие научной классификации страшно затрудняет работу. И тем не менее вопрос этот находится в состоянии еще более плачевном, чем вопрос о выработке понятия заговора.

Насколько плохо дело, показывают примеры двух последних русских исследователей. Зелинский совершенно отказался от возможности провести научную классификацию *160, а Ветухов, которого необходимость заставила выбрать ту или иную классификацию, последовал установившейся традиции в распределении заговоров, тут же заявляя о ее неудовлетворительности *161. Посмотрим, какова же была традиция. Вглядываясь в то, какие классификации допускали собиратели и исследователи заговоров, мы замечаем, что все они в основание деления клали различие целей, преследуемых заговорами. Отступления от этого принципа в большинстве случаев только кажущиеся. Помяловский обратил внимание на то, что имеет в виду заклинательная формула: накликать зло или отвратить. И на основании этого все их разделил на две группы: те, что накликают зло, назвал "наговорами", а те, что отвращают зло - "заговорами". Однако тут же выделил из них еще одну группу - "привороты". Не говоря уже о том, что такое выделение "приворотов" не последовательно, установление границы между двумя главными группами на практике сплошь да рядом не возможно. Если гибель призывается на человека, то это - "наговор". А если на злого духа, мучающего человека во время эпилепсии, то что это будет, "наговор" или "заговор", спасающий человека от болезни? Да если бы деление и возможно было произвести, то от разделения всех заговоров на две группы было бы очень мало практических результатов, тем более, что деление это чисто искусственное, и принцип его лежит за формулами, а не в самих формулах. Чувствуется потребность в более детальной классификации. Особенно настоятельно она сказывается у собирателей заговоров. Поэтому-то в среде их самым ходом дела выработались известные приемы деления материала. Первый собиратель заговоров, Сахаров, обошелся без классификации. Иващенко собранный им материал, разбивает на две группы. В одной помещает "шептания - примовления или наговоры", в которых на человека призывается добро или зло. В другой - "замовления или заклинания", заговоры, направленные против постигших человека болезней и неблагоприятных случаев в жизни. Этот отдел он разделяет на три группы: а) против болезней от неизвестной причины или предполагаемой, б) против болезней, причина которых известна, в) против неблагоприятных случаев в жизни. Таким образом, это та же самая классификация, что и у Помяловского, только в водной своей части проведенная более детально. Скопление множества врачебных заговоров естественным образом вызвало у собирателей классификацию по болезням, к каким заговор применяется. Эта классификация и является самой распространенной в крупных сборниках. Заговоры, не имеющие отношения к болезням, при этом делятся также по целям, с какими применяются. Так составлены сборники Майкова, Ефименко, Романова.

Все подобные классификации не научны, потому что совершенно игнорируют характер того материала, с которым имеют дело. Единственно, кто из русских ученых попытался внести научную классификацию, основанную на различии самых формул, это - Браун. Группировка его такова: 1) первоначальные тексты молитв, обращенных в заговоры, 2) заговоры книжного происхождения; они распадаются на группы: а) изречения из св. писания, в) набор слов или точнее - членораздельных звуков без значения; 3) заговоры народные *162. Зелинский, коснувшись вопроса о классификации, заявил, что делить заговоры по их форме нет никакого основания. Такой взгляд у него выработался под влиянием ошибочного мнения, что "все заговоры восходят к той основной формуле, которая установлена Потебней". Всякая группировка, по его мнению, должна быть более или менее искусственной, а лучшая из существующих принадлежит Майкову *163. Ветухов в своем сборнике решает вести классификацию по названиям болезней, "а в этих крупных отделах попытаться установить группировку по степени древности заговора, руководствуясь его формальной стороной и теми психологическими основаниями возникновения и эволюции заговора, которые высказывались Крушевским, Потебней и Веселовским" *164. Так он делает еще шаг в направлении более детальной классификации. Но, надо сознаться, шаг очень неудачный. Прежде всего исследователь не указывает, какими же именно формальными признаками он будет определять древность заговора, и почему те или иные признаки пригодны для этого. Заметим, как можно руководствоваться при классификации взглядами зараз трех ученых, друг другу противоречащих? Приходится обратиться к сборнику и посмотреть, как в нем расположен материал. Оказывается, что автор классифицировал заговоры просто на просто по одному признаку степени христианского элемента в заговоре. В начале группы ставятся заговоры, свободные от примеси христианских элементов. Словом, классификация покоится на предположении, что христианские формулы выросли на дохристианской основе. Но тут-то и приходится столкнуться с мнением следующего за Ветуховым исследователя - Мансикка. После него классификаторы уже не могут, как Ветухов, ограничиваться ссылкой на Крушевского, Потебню и Веселовского. Надо принять во внимание и Мансикка. А взгляды их на историю заговора диаметрально противоположны. В то время, как первые допускают возможность проследить эволюцию заговоров, по мнению последнего, приходится в них наблюдать только процесс разложения (Die Aufgabe der Forschung ist... den Zerfallsprozess zu verfolgen *165. А большая или меньшая наличность христианских элементов для него доказывает как раз обратное тому, что в ней видит Ветухов. Так кончилась неудачей попытка Ветухова, поставившего себе целью "проследить типы их (заговоров) развития, по которым можно судить о приемах человеческой мысли на данном пути" *166. Он и сам хорошо чувствовал свою неудачу и заявлял, что идеальное распределение должно совершаться по внутреннему признаку. Но ему это еще представлялось мечтой *167. Высказано это было в 1902 г., а в следующем - появилась работа с попыткой именно такого научного распределения материала по внутреннему признаку. Но уже не в нашей литературе, а в немецкой. Насколько мне известно, и там вопрос о классификации до этого года находился в положении не лучшем, чем у нас. Выше мы видели принцип деления выставленный Вуттке. (Die befehlende Form und die arzalende Form *168. Не говоря уже о том, что эти две формулы заговора не всегда можно различить (они могут слиться даже в одной формуле), часто при таком делении пришлось бы разрывать родственные заговоры. Амманн классифицировал свой материал так: 1) Heilspruche fur Menschen und Tiere, употребляющиеся против внутренних и внешних болезней, уже постигших человека или животное; 2) Beschworungs-oder Zauberformeln; ими парализуется злое влияние со стороны людей, животных и природы; 3) Kirchliche Segen und Gebete gegen Boses und Ubles im allgemeinen; сюда он относит главным образом заговоры, которые у нас известны под названием оберегов, действие которых распространяется не столько на наличные страданья и болезни, сколько на возможные в будущем *169. Такую классификацию изобретатель ее мог осуществить только в своем небольшом сборнике, и то - с грехом пополам. Кроме того, что классификация не охватывает всех видов заговора, она еще не отвечает самым основным требованиям логики. Делить заговоры на Heilspruche и Kirchliche Segen все равно, что делить всех людей на белокожих и черноглазых. Путаница оказалась неизбежной при таком делении даже в маленьком сборнике. Новую классификацию мы видели у Шенбаха. Это четыре группы: 1) заговоры эпические, 2) формулы сравнения, 3) магические изречения (или записи), 4) церковные молитвы. Разницу между первыми двумя группами он сам уничтожает, объявляя формулы сравнения сокращением эпических заговоров. Мы далее увидим, что эти два вида нельзя разрывать, хотя и по другой причине. Относительно же двух последних групп надо заметить следующее. В церковных молитвах излюбленным приемом является приведение из св. писания рассказа, подходящего к данному случаю. Таким образом заговоры этого вида сближаются с эпическими заговорами. А когда последние представляют также христианское содержание, то граница прямо не установима. Магические же изречения, как мы видели, непосредственно связаны с церковными заклинаниями, т. е. с четвертой группой, в которую входят exorcismi *170. Кроме всего сказанного о немецких классификациях, надо еще отметить общую для всех них схематичность. Разделение на 4 группы, притом же искусственное, не делает никакого облегчения исследователю. Это только маска научности. И, конечно, на практике собиратели не могут ею ограничиваться. В подобных случаях они становились на тот же путь, по которому шли и русские ученые.