Н Познанский - Заговоры; Опыт исследования происхождения и развития заговорных формул

Que la pluie tombe,

Et nous mouille de pied en cap,

Que du talon elle s'en aille dans la terre,

De la terre dans les sources,

Ruine de la terre dessechee,

Que la pluie tombe *71

Песня интересна тем, что все ее содержание взято из наличного обряда. Конечно, формы пожелания обряд не мог дать; но в сущности ведь и обряд выражает пожелание уже тем самым, что он совершается с определенною целью. Что показывает обряд? Он показывае , как дождь мочит человека, как вода течет с головы к пяткам, с пяток в землю, собирается в ручейки и разрыхляет иссохшую землю. Совершенно то же самое говорится и в песне - и ничего больше. Полнейший параллелизм между словом и действием, явление - х рактерное для заговора, не утратившего еще органической связи с магическим обрядом. В то же время содержание песни указывает на ее более позднее происхождение сравнительно с обрядом заклинания дождя. В песне не наблюдается никаких наслоений, происшед их под влиянием перемены понятий участников обряда. Равно нет никаких наростов, если не считать за таковой растянутость текста. Она прямо выросла из обряда. Но сам-то обряд до того времени, как из него родилась данная песня, уже пережил длинную истор ю. Следит за ней я не буду, потому что главная цель работы - исследование заговора, заклинания, а не обряда. Но все-таки укажу на то, что первоначальное орошение зелени обратилось в обливание человека. Возникновение приведенной выше песни относится и енно к последней стадии. На это указывает отсутствие в песне упоминания о зелени. Упоминается только человек. Но, что обряд произошел из первоначального орошения зелени, на это указывает ат подробность, что девочка, обливаемая водой, коронуется цвета и. Одну из переходных ступеней обряда между орошением зелени и обливанием человека находим у сербов. Там девушка, которую обливают, раздевается до-нага и покрывается только зелеными ветками и листьями *72. Другая румынская песня, связанная с тем же о рядом, хотя и представляет по форме пожелание, выраженное в форме сравнения, но уже утеряла органическую связь с обрядом. В ней поется: "Как теперь текут слезы, так пусть потечет и дождь, как река... пусть наполнятся канавы, пусть станет расти всякая зелень и всякая трава" *73. Еще одна песня:

Мы идемо преко села

А облаци преко неба,

А ми бржи, облак бржи,

Облаци наш претекоше,

Жито, вино поросише.

Аничков по поводу нее замечает: "Эта песня составляет по своей форме самый чистый тип песенного заклинания, какой мне до сих пор встретился. Здесь вполне ясно чувствуется та вера в магическую силу слова, на которой основано всякое заклинание" *74. Чт она сравнительно чистый тип песенного заклинания, это, пожалуй, и верно. Но неверно то, что, будто бы, она ясно представляет веру в магическую силу слова. Действительно, она представляет веру в магическую силу, но не слова, а обряда. Ведь в песне го орится, что облако подходит не по мере того, как поется песня, а по мере того, как подходит толпа участников обряда, заклинающих дождь, изображая его кроплением и обливанием. В данном случае толпа приравнивается к дожденосному облаку. опять первонача ьная магическая сила не в слове, а в деле. С течением времени заклинательные песни на дождь обратились в молитвы-песни. Такова, например, песня:

Молимо се вишнему Богу

Да удари росна киша... *75.

Теперь перейдем к другому обряду - опахиванию. Опахивание чаще всего совершается во время эпидемий. Смысл его обведение магического круга; прием, знакомый нам уже по оберегам. Прием этот известен был и древним римлянам, опахивавшим города, известен и на Западе, широко практиковался и кое-где все еще практикуется и у нас. У нас существуют и песни, специально относящиеся к обряду. Обряд совершается ночью; в нем принимают участие одни женщины. Соху тянет обыкновенно или вдова, или беременная женщи а, или старуха. Вся сила в действии, а не в песнях. Это видно уже из того, что обряд иногда совершается в глубоком молчании *76. Магический круг мешает проникновению в деревню болезни, которая обыкновенно представляется в виде живого существа, иногда человека. Но, чтобы случайно еще во время опахивания она не попала в круг, стараются ее в это время отогнать. Для этого вооружаются косами, серпами, кочергами и т. п. и размахивают ими *77. Если попадается во время процессии какое-нибудь живое сущест о, его убивают (иногда даже человека), полагая, что болезнь, спасаясь, приняла вид животного *78. Иногда во время обхода кричат: "зарублю! засеку" *79! Подобные угрожающие крики вместе с описанием обряда и послужили началом заклинаний. Попов сообщает следующую песню, поющуюся при опахивании от холеры.

Мы идем, мы ведем

И соху, и борону,

Мы и пашем, и бороним,

Тебе, холера, бороду своротим.

Сеем мы не в рожу землю

И не родим семена *80.

Песня распадается на два элемента: 1) угроза и 2) описание обряда. Угроза первоначально производилась различными орудиями. Как прирастала к угрозе действием угроза словесная, мы видели выше (стр. 144). Таким образом, опять вся песня выросла из обряда Для понимания последних двух строк

"Сеем мы не в рожу землю

И не родим семена"

обратимся к песне от "коровьей смерти". Опахивая деревню от "коровьей смерти", поют:

Вот диво, вот чудо,

Девки пашут,

Бабы песок рассевают,

Когда песок взойдет,

Тогда к нам смерть придет *81.

Значит, во время пахания сеялся песок. Обряд сеяния песка в проведенную борозду сохранился в Курской, Орловской, Воронежской губ. Песок сеют вдовы, а сохой управляет девка, решившая не выходить замуж. Везет соху баба-неродиха *82. Таким образом все с мволизирует бесплодие. В первой песне этот обряд дал только лишнюю деталь в описании. Во второй из него уже родился мотив невозможности, широко практикующийся в заговорах. Иногда в обряде опахивания вместо угрожающих орудий появляются иконы и свечи Сообразно с этим изменением характера процессии изменяется песня.

Выйди вон, выйди вон

Из села, из села.

Мы идем мы идем

Девять девок, три вдовы

Со ладоном, со свечами,

С Божьей Матерью *83.

Это уже результат воздействия христианских понятий на дохристианский обряд и песню. Развитие песен-заклинаний от смерти совершалось или задолго до христианства, или по крайней мере в стороне от христианства. На это указывает сохранившаяся длинная пес я эпического характера, поющаяся при опахивании; она чужда всякого христианского элемента. В ней даже нельзя заподозрить и забытой христианской символики, что и вполне понятно. Ведь церковники, которым Мансикка приписывает внесение в заговоры символи и, не могли, конечно, иметь какое-либо отношение к обряду, совершающемуся бабами. Они могли только выражать общее отрицательное отношение церкви к таким обрядам.