Дерзай, дщерь!

В поисках романтического рая женщина увлекается в царство сладких грез; благородный Гастон, плод наивных мечтаний Насти в пьесе «На дне», уступил место столь же примитивным, но ярко и современно раскрашенным героям дамских романов и телевизионных сериалов, в сюжетах которых всегда побеждают добро и справедливость. Некоторые, придерживаясь распространенного мнения, что ничто под луной особенно не меняется, говорят, мол, женщины всегда склонны к сентиментализму, и двести лет назад их умами владела Жорж Занд; но все-таки ж не Екатерина Вильмонт!

На таком культурном фоне и происходит столкновение с реальностью: общественный стереотип предписывает женщине рискованные приключения в любовной сфере считать основополагающим стержнем всей жизни, а тотальная пропаганда масс-медиа просто не позволяет остаться в стороне, если не хочешь выглядеть уродом. Притом никто не предупреждает, что великодушные рыцари повымерли давно, а драконов и разбойников в окрестностях хватает.

Первый опыт часто приводит к тяжелому разочарованию и мукам совести; так называемая внебрачная связь в девичестве калечит женщину; внутренняя потребность хранить чистоту не устаревает, ибо вместе с телом растлевается неокрепшая душа; «вместо мудрости – опытность; / Пресное, неутоляющее питье» – засвидетельствовала поэтесса серебряного века. Мужчина, как хозяин положения и владелец исходного ребра, всегда готов виртуозно и творчески переосмыслить любой нравственный запрет, выудив из недр истории, а то и самостоятельно сварганив подходящую к случаю философско-психологическую подоплеку; так ведь и родилась художественная литература.

Женщине же, вопреки современной тенденции «не откладывать на завтра то, чем можно насладиться сегодня» [151], приходится считаться с отчетливым «нельзя!», трубным гласом звучащим в душе, которая захлебывается и тонет в мутных потоках вины и тревоги. Может, сидит в генах старомодное понятие российского менталитета: не так живи, как хочется, а как Бог велит; любовь у нас вовсе не абсолютный синоним счастья; любовь не утоляет мук совести при нарушении супружеской верности, не оправдывает счастья ценой чужих страданий, не окупает нравственного осквернения от незаконного, краденого удовольствия; вспомним Катерину в «Грозе» Островского или Анну Каренину: каждая из них ощущает себя преступившей нравственный закон, т.е преступницей, осужденной к заслуженной погибели. Хотя дело, может быть, не столько в национальности, сколько в вере; Татьяна Ларина ради святости брака прогоняет Онегина, Лиза Калитина отказывается от женатого Лаврецкого, Джейн Эйр отвергает любовь сэра Рочестера, узнав о его жене, недееспособной, но живой. Неуправляемый произвол личных пристрастий привел, как видим, к преобладанию разводов и обилию нечистоплотных связей.

Враг изменяет, говорит авва Исаия, вожделение по естеству, необходимое для супружеской жизни, в срамное похотение; погоня за «любовью» есть извращение материнского инстинкта, опошление Божьего дара: плотское соединение с мужчиной вместо средства к рождению детей становится средством для самоутверждения и удовольствия. Особенно последние двадцать лет; скольких женщин сбило с толку активное секс-просвещение в прессе и по телевидению, они перестали доверять собственным ощущениям и увлеклись заботами о достижении пропагандируемого СМИ супернаслаждения, совсем не свойственного строению женского организма.

Психологи уверяют, что, подлаживаясь под статус источника удовольствия для мужчин, сводя внутренний мир к инстинкту самки, женщина совершает предательство по отношению к себе самой; по сути дела, она заведомо исходит из своей неполноценности по сравнению с мужчиной и расплачивается за обеднение собственной личности болезнями, причем не только нервными, но и физическими.

Даже в деловом мире умелые, сильные и стойкие побеждают в первую очередь за счет женственности и привлекательности. Между прочим, нормальных мужчин, лишенных комплекса неполноценности, раздражает, когда самая сухая по содержанию беседа о цифрах и отчетах в ситуации с женщиной непременно приобретает оттенок флирта; соответственно снижается оценка ее как партнера по бизнесу или государственного деятеля. Стоит ли обижаться, что миром правят мужчины.

Лучшие годы растрачиваются на приманку петухов , на фальшивую игру, в которой, несмотря на внешние победы, расплачивается женщина: жизненные силы оскудевают, наваливается неясная тоска, беспокойство, а к сорока годам в наличии остаются больницы, операции, душевная пустота, одиночество, истерическое озлобление, ну и «святая ложь воспоминаний» (Ин. Анненский). Сколько эфирных созданий с репутацией «прекрасной дамы», «музы», «мечты поэта» в старости уподобляются мерзкой старухе Изергиль, хвастающей прежними амурными похождениями! Как жаль: одаренная, неглупая и образованная дама, О. А., актриса, автор чудесных рисунков, красавица Серебряного века, которой посвящали стихи Н. Гумилев, О. Мандельштам, М. Кузмин, с возрастом забрасывает всякое творчество, проклинает одинокую жизнь, видит в снах «неизвестных поклонников» и перебирает в дневнике упущенные возможности: зачем ушла от того, зачем не вышла за этого.

И чего же стоят в конце концов увлекательные флирты и романы? Поэзии вечно свойственно маскировать блеф: Дон Жуан прикидывается одиноким, никем не понятым, усталым, гонимым, и она раскрывает объятья, чтобы согреть, накормить, утешить, спасти; впрочем, большинство женщин, соображающих обоими полушариями мозга, умеет раскусить своего героя и тактикой «материнской» игры захватить его, подчинить своей власти, а впоследствии ему же мстить за свои ошибки, за то что он не стоит и никогда не стоил потраченных фантазий, нервов и усилий.

Всей этой романтике цена такая же, как воплям лягушек в болоте ранним летом, можно лишь удивляться никогда не ослабевающему к ней интересу, который цепко держит нас причастными океану порока, захлестывающему окружающий мир. Считается, что интимные отношения обязательны, что без них женщине плохо; на самом деле ничто так не вредит женской психике и здоровью, как неподобающий выбор и неправильная, мимолетная, легкомысленная связь.

В последние годы стал банальным сюжет СМИ о девушках, проданных в гарем, о девушках, принуждаемых к проституции, о девушках, изнасилованных и убитых, о девушках, годами терзаемых маньяками в подземельях. Но ведь, как правило, трагедия начинается с добровольного согласия заработать легкие деньги, сесть в машину к незнакомцу, войти в чужую квартиру, поехать неизвестно с кем в лес «на шашлыки».

Сжимая кулаки, Ю. рассказывала о племяннице, которая в пятнадцать лет пережила надругательство и потеряла из-за этого веру. Ю. мучилась, не находя объяснений, почему Бог допускает такие кошмары. Та девочка глубокой ночью возвращалась с дискотеки. В книге У. Фолкнера, «американского Достоевского», описан подобный эпизод; спустя годы героиня, пересматривая трагедию, совершившуюся в юности, обвиняет себя: имея две руки, две ноги и глаза, она должна была бежать как можно дальше от пропитанного грехом места, где оказалась, опять-таки, по своей воле. Да и потом: орать, царапаться, отбиваться; почему-то медлила… из любопытства? Тлетворность, резюмирует она, есть и в случайном взгляде на зло; нужно сказать ему «нет» еще не зная, не исследуя, что оно такое, не приближаясь к нему «только посмотреть».