Лариса Некрашевич - На пажити Богоматери. Монахиня Алипия

– Ты родилась на Жен-Мироносиц. Потом матушка говорит: «Я тебя сегодня в церкви видел, когда плащаницу заносили в алтарь». Но я в церкви не была, а находилась у матушки. Потом мне стало понятно, почему и как видела меня матушка в церкви.

– А кто из твоих родных ходит в церковь?

– Никто, говорю, я одна хожу.

– Дед у тебя был хороший, староста в церкви, ты в него удалась.

– Я ничего о своих родных не знаю, нас было двенадцать детей, мы были бедные.

– Нет, тогда вы были богатые, а теперь вы бедные (мало молимся).

Матушка много уделяла мне внимания, о многом спрашивала и многое говорила, но я не все запомнила.

Пришедшие со мною женщины меня приревновали к матушке, стали на меня роптать. Когда собирались уходить, матушка говорит: «Приходи ко мне завтра». А я отвечаю: «Да я дороги не запомнила, меня женщины вели по тропинке, а сама я заблужусь».

– Не заблудишься, найдешь.

На душе у меня было так легко, так радостно и светло, что утром я снова поехала к матушке. Встретила она меня радостно, сказала, что нужно и сколько приготовить на обед. Стала я помогать по хозяйству, стирать белье, убирать в хатке, на огороде трудиться. Потом стала оставаться на ночь. А когда матушка заболела, то я и вовсе не ходила домой, так прожила я с матушкой Алипией двадцать лет. Съезжу домой, сварю большую кастрюлю борща и на второе что-нибудь, поставлю в холодильник своим футбольным болельщикам и бегу к матушке. А они и довольны, что я им не мешаю, и мне у матушки хорошо, на душе радостно и спокойно.

О своих родителях матушка вспоминала, что отец был строгий, а мама очень добрая, большая труженица и очень аккуратная. Бывало, положит в передничек всяких угощений и велит маленькой Агапии разнести их бедным в селе. Особенно много гостинцев раздавала мама в праздники, но старалась так, чтобы отец не знал. Семья, видимо, не особенно нуждалась. Вспоминала, что родители много работали в поле. Когда пришло время учиться, Агапию отдали в школу, и там проявила она удивительные способности: живая, быстрая, сообразительная, она не могла удержаться и всем подсказывала, мешая уроку. Однажды учительница удалила ее из класса. Она стояла в коридоре и плакала. Шла другая учительница, и, увидев плачущего ребенка, остановилась, утешила, поговорила. Потом пошла с нею в класс к учительнице, у которой училась Агапия, чтобы выяснить, почему она так строга к девочке. Учительница сказала, что она очень умна и посоветовала коллеге взять ее себе в класс. Учительница-утешительница привела в свой класс Агапию, а класс оказался порядком выше, и там повторилось тоже самое – девочка всех поражала своей сообразительностью и умом. Но сколько она проза- нималась в школе, неизвестно.

Стала как-то матушка рассказывать, что у одного деда Калашникова были деньги – пять тысяч рублей. Когда стали деньги обменивать, то все его деньги пропали. Тогда я вспомнила, что это мой дедушка жил в селе, и его все звали «калашником». А когда был обмен денег, у него все деньги пропали. А всего было пять тысяч рублей. Матушка спросила: «А что делал он?» Говорю: «Калачи пек». Даже о моем дедушке матушке было открыто. Очень строго матушка Алипия соблюдала посты – Первую и Страстную неделю Великого поста, среду и пятницу каждой недели она ничего не ела. Спать не ло- жилась, всю ночь молилась. На шее на шнурке носила большую связку ключей – своеобразные вериги.

Интересна их история. Матушка рассказывала, что во время войны, находясь в немецком лагере, работала на каком-то заводе. «Подойду ночью к сетке, разрежу ее и всех выпушу. Все уйдут и живы останутся, и никто не знал, где они девались». И за каждого спасенного ею человека на шее прибавлялся ключик маленький и большой, беленький и желтый. Эту тяжелую связку матушка носила на шее до самой своей смерти. Тонкий, крепкий шнурок впивался в тело, оставляя глубокий синий рубец.

В нашей церкви заболел священник – инсульт, отняло всю правую сторону.

Пришла я к матушке, плачу. «Не плачь, Марфа, а то тебя бить будут. Он поправится, еще служить будет». Я не поверила. Сварила матушка мазь – смалец, клубника, земляника и, конечно же, молитва, и говорит: «На, пойди отдай о. Михаилу, пусть помажет руку и ногу и будет здоров». Иду в церковь, несу мазь и думаю, как же мне ее передать, ведь я не знаю, где он живет. Навстречу мне идет о. диакон. Я расспросила его о состоянии здоровья батюшки и передала ему матушкину мазь. Через два дня я была у матушки, а она говорит: «Отец Михаил уже на веранду выходил, скажи ему, чтобы обо мне помолился». На другой день иду я в церковь, встречаю о. диакона, спрашиваю о состоянии здоровья батюшки. «Ой, раба, что вам сказать, плохо, лежит батюшка без движения».

– Как лежит? А матушка Алипия сказала, что уже вставал, на веранду выходил!

– Да что вы, я от него иду сейчас, он лежит и даже не поворачивается, куда там ему выходить!

Прошло три дня. Иду я в церковь и слышу, кто-то зовет: «Раба, раба!» Оглядываюсь, идет о. диакон и машет мне остановиться. Подходит ко мне и говорит: «Правду ваша матушка сказала, действительно, о. Михаил уже вставал и выходил на веранду, попросите свою матушку, чтобы обо мне помолилась, я заболел».

Через три дня о. Михаил пришел в храм и всю службу стоял в алтаре. Вскоре и служить стал. Рассказала я об этом матушке, а она мне: «Я же тебе говорил, а ты мне не поверил».

Встретил меня отец Михаил, назвал по имени, Иустиния, и сказал: «Я все сделал. Как ваша матушка сказала, и мне стало легче, и матушку вашу я увидел, она в круглой меховой шапочке, маленькая, худенькая», – и описал мне ее внешность и одежду. Я удивилась: «Как же вы с костылем поехали к ней, вам же так тяжело ходить?»

«Да не ходил я к ней, она сама явилась сначала в своей одежде, а потом отмахнула рукой от лица, и стала такой ослепительно-белой, молодой, в короне и такая красивая, что я смотреть на нее не мог». Эту мазь я целую ночь мешала, а матушка молилась по четкам. После своего чудесного исцеления, отец Михаил еще 10 лет служил в церкви Покрова Божией Матери на Мостицкой улице.

Я ходила в очках. Говорит мне матушка: «Заправь лампадку». Стала я взбираться на табуретку, а она мне: «Постой». Взяла мёду, помазала слепому котенку глаза, потом себе и говорит: «Давай и тебе помажу». Намазала мне обильно глаза, мед в середину попал, глаза печет, по лицу расплылся, утереться нечем, а матушка повторяет: «Лампадку заправляй». Пытаюсь заправить, но ничего не вижу, трудилась, кое-как зажгла.

В 12 часов ночи говорит мне: «Иди домой, утром придешь». Я испугалась: да как же я ночью-то доеду! «Ничего, довезут. Не бойся!» Пошла я смущенная. Чтобы это могло все значить? Вышла из леса – автобус стоит. Доехала до конечной остановки – троллейбус меня ожидает. Итак, нигде не задерживаясь в два часа ночи, я была дома. А утром еду к матушке. Прихожу к ней, а она меня спрашивает: «А где твои очки?» Тут только я спохватилась, что я их у матушки на окне забыла. Да они мне уже и не нужны были, – я стала хорошо видеть. «Ну, выпускай курочек», – снова день полон забот, трудов, встреч с людьми, но уже без очков. До сего дня я очков больше не ношу.