Джидду Кришнамурти - Дневник Кришнамурти

were very close and some were looking down from the hill tops. Still the lights of the village were a long way off and the stars were disappearing over the high hills. Be alone, without word and thought, but only watching and listening. The great silence showed that without it, existence loses its profound meaning and beauty.

To be a light to oneself denies all experience. The one who is experiencing as the experiencer needs experience to exist and, however deep or superficial, the need for it becomes greater. Experience is knowledge, tradition; the experiencer divides himself to discern between the enjoyable and the painful, the comforting and the disturbing. The believer experiences according to his belief, according to his conditioning. These experiences are from the known, for recognition is essential, without it there's no experience. Every experience leaves a mark unless there's an ending to it as it arises. Every response to a challenge is an experience but when the response is from the known, challenge loses its newness and vitality; then there's conflict, disturbance and neurotic activity. The very nature of challenge is to question, to disturb, to awaken, to understand. But when that challenge is translated into the past, then the present is avoided. The conviction of experience is the negation of enquiry. Intelligence is the freedom to enquire, to investigate the «me» and the "not me", the outer and the inner. Belief, ideologies and authority prevent insight which comes only with freedom. The desire for

рода переживания может быть только поверхностным или чувственным, успокаивающим или приятным, так как желание, каким бы сильным оно ни было, — это предшественник мысли, а мысль есть внешнее. Мысль может создавать внутреннее, но она по-прежнему внешнее. Мысль никогда не может открыть нового, потому что она стара, она никогда не бывает свободной. Свобода — вне мысли. Вся деятельность мысли — это не любовь.

Быть светом себе — значит быть светом для всех остальных. Быть светом себе означает иметь ум, свободный от вызова и ответа, поскольку ум тогда полностью пробуждён, целиком внимателен. У этого внимания нет центра, нет того, кто внимателен, и поэтому нет границ. До тех пор пока существует центр, «я», должны быть вызов и ответ, адекватный или неадекватный, доставляющий удовольствие или приносящий страдание. Этот центр никогда не может быть светом себе; его свет — это искусственный свет мысли, в нём много теней. Сострадание — это не тень мысли, оно — свет, не твой и не кого-либо другого.

Тропа постепенно спустилась в долину; ручей струился мимо деревни, чтобы влиться в море. Но холмы оставались неизменными. Перекликались друг с другом совы. И было пространство для безмолвия.

Сидя на камне в апельсиновой роще, он видел широкую долину, простиравшуюся до самых гор и исчезавшую где-то в горах. Было раннее утро, и на земле лежали длинные тени, мягкие и нежные. Перепела перекликались резко и требовательно, а тоскующий голубь ворковал тихо и нежно, и эти звуки в то утро казались грустной песней. Пересмешник, стремительно бросаясь вниз, описывал в воздухе кривые, переворачиваясь, кувыркаясь, довольный своим миром. Большой тарантул, тёмный и мохнатый, медленно выполз из-под камня, остановился, понюхал

experience of any kind must be superficial or sensory, comforting or pleasurable, for desire, however intense, is the forerunner of thought and thought is the outer. Thought may put together the inner but it is still the outer. Thought will never find the new for it is old, it is never free. Freedom lies beyond thought. All the activity of thought is not love.

To be a light to oneself is the light of all others. To be a light to oneself is for the mind to be free from challenge and response, for the mind then is totally awake, wholly attentive. This attention has no centre, the one who is attentive, and so no border. As long as there's a centre, the «me», there must be challenge and response, adequate or inadequate, pleasurable or sorrowful. The centre can never be a light to itself; its light is the artificial light of thought and it has many shadows. Compassion is not the shadow of thought but it is light, neither yours nor another's.

The path gradually entered the valley and the stream went by the village to join the sea. But the hills remained changeless and the hoot of an owl was the reply to another. And there was space for silence.

25 TH OCTOBER 1973

Sitting on a rock in an orange orchard the valley spread out and disappeared into the fold of mountains. It was early in the morning and the shadows were long, soft and open. The quails were calling with their sharp demand and the mourning dove was cooing, with soft, gentle lilt, a sad song so early in the morning. The mocking-bird was making swooping curves in the air, turning somersaults, delighted with the world. A big tarantula, hairy and dark, slowly came out from under the rock, stopped, felt

утренний воздух и неторопливо проследовал своей дорогой. Апельсиновые деревья стояли ровными длинными рядами, акр за акром, с яркими плодами и свежими цветами — плоды и цветы были одновременно на одном и том же дереве. Запах этих цветов тихо струился, а на жарком солнце он станет более интенсивным и стойким. Небо было очень голубым и нежным, а все холмы и горы всё ещё спали.

Было чудесное утро, прохладное и свежее, с той удивительной красотой, которую человек не успел ещё погубить. Появились ящерицы, они искали тёплое местечко на солнце; они вытягивались, чтобы согреть свои брюшки, повернув в сторону свои длинные хвосты. Это было счастливое утро, и мягкий свет покрыл на землю и бесконечную красоту жизни. Медитация — суть этой красоты, выраженной или безмолвной. Выраженная, она обретает форму, субстанцию; безмолвная же не должна облекаться в слово, в форму или в цвет. Выражение или действие, вышедшие из безмолвия, обладают красотой и целостностью, а всякая борьба и конфликт исчезают. Ящерицы передвинулись в тень, а колибри и пчёлы летали среди цветов.

Без страсти нет созидания, нет творчества. Полный отказ приносит эту беспредельную страсть. Отказ, исходящий из мотива, — это одно, но отказ без цели, без расчёта — это совсем другое. Тот, что имеет цель, имеет направленность, живёт недолго, становится злым и коммерческим, вульгарным, пошлым. Но отказ, не движимый какой-либо причиной, намерением или выгодой, не имеет ни начала, ни конца. Такой отказ есть освобождение ума от «я», от собственной личности. [13] Self — собственная личность, сам, эго, "я". Это «я» может потерять себя в какой-то деятельности, в какой-то утешающей вере

the morning air and unhurriedly went its way. The orange trees were in long straight lines, acre upon acre, with their bright fruit and fresh blossom flower and fruit on the same tree at the same time. The smell of these blossoms was quietly pervasive and with the heat of the sun the smell would get deeper, more insistent. The sky was very blue and soft and all the hills and mountains were still dreaming.

It was a lovely morning, cool and fresh, with that strange beauty which man had not yet destroyed. The lizards came out and sought a warm spot in the sun; they stretched out to get their bellies warm and their long tails turned sideways. It was a happy morning and the soft light covered the land and the endless beauty of life. Meditation is the essence of this beauty, expressed or silent. Expressed, it takes form, substance; silent it's not to be put into word, form or colour. From silence, expression or action have beauty, are whole, and all struggle, conflict cease. The lizards were moving into the shade and the humming-birds and the bees were among the blossoms.

Without passion there's no creation. Total abandonment brings this unending passion. Abandonment with a motive is one thing, and without a purpose, without calculation, it is another. What which has an end, a direction, is short lived, becomes mischievous and commercial, vulgar. The other, not driven by any cause, intention or gain, has no beginning and no ending. This abandonment is the emptying of the mind of the «me», the self. This «me» can lose itself in some activity, in some comforting belief

или фантастических грёзах, но такая потеря есть лишь продлевание себя в другой форме, отождествление себя с другой идеологией и деятельностью. Отказ от «я» не является актом воли, так как воля — это «я». Всякое движение «я» — по горизонтали или вертикали, в любом направлении — продолжает оставаться в поле времени и печали. Мысль может посвятить себя чему-то здравому или безумному, разумному или нелепому, но поскольку мысль по самой своей структуре и природе фрагментарна, она скоро сводит весь свой энтузиазм, всё своё возбуждение к удовольствию и страху. В этой сфере отказ от «я» является иллюзорным и имеет весьма мало значения. Осознание всего этого является пробуждением в отношении деятельности «я»; в этом внимании нет центра, нет «я». Стремление выразить себя путём отождествления есть следствие смятения и бессмысленности существования. Поиск смысла — это начало фрагментирования; мысль может придавать и придаёт жизни тысячу значений, каждый изобретает свои собственные значения, и это просто мнения, убеждения, которым нет конца. В самой жизни — всё значение, но когда жизнь — конфликт, борьба, поле битвы амбиций, соревнование и преклонение перед успехом, стремление к власти и положению, тогда она не имеет никакого значения. Что такое потребность в выражении? Присутствует ли творчество в созданной вещи? Является ли вещь, созданная руками или умом, — как бы она ни была прекрасна или полезна, — тем, к чему человек стремится? Нуждается ли эта страсть отказа от себя в выражении? Когда существует потребность, непреодолимое влечение, — является ли это страстью творчества? До тех пор, пока существует разделение между тем, кто творит, и предметом творчества, не будет ни красоты, ни любви. Вы можете создать самую великолепную вещь, в красках или камне, но если ваша повседневная жизнь находится в противоречии с этим высочайшим искусством полного