Николай Благовещенский - Среди богомольцев

– Аминь! заключил я.

Но пора закончить мою грустную правду об Афоне. Хотелось бы многое досказать о нём, но пока ещё нельзя: пусть доскажут другие. Теперь несколько слов о моей разлуке с Афоном.

Шёл дождь. Тяжелые серые тучи бесконечной стаей тащились по небу, и море и небо слились в одну грязную клокочущую массу. В келье моей с утра толпились монахи, поджидавшие вместе со мною парохода, чтобы проводить меня. Разговор не вязался. Все глядели на меня, как глядят на умирающего, с которым никогда не придётся более свидеться; изредка слышались советы и внушения, как бороться с прелестями мира. Оттенок беседы был грустный и сам я был что-то не весел.

– Среди веселья вспомните нашу трудную жизнь и борьбу бесконечную с демоном! У вас, может быть, много радостей впереди, а у нас на веки будет одно и тоже, до самой смерти.

– За то мы спасемся.

– Вспоминайте чаще Афон – меньше грешить будете! Я молчал.

– Идёт! Дым виден! перебил наши беседы о. Лукиан, и впопыхах выбежал из кельи.

Мы все вышли на балкон. Огромный пароход размашисто подъезжал к пристани монастырской. Затрезвонили колокола и на дворе появилось движение: поклонники с тюками и чемоданами, любопытные монахи, оборванные работники, – все это, торопясь, повалило на пристань.

– Идите скорее! крикнул мне кто-то со двора: – пароход бросать якоря не будет; вот уж и вещи ваши понесли.

– Иду! ответил я, и, признаюсь, у самого дыханье сжалось от какой-то тревоги: знать последние уроки Афона отозвались во мне. Опрометью бросился я вниз, прощаясь по дороге со встречными, и мимоходом слышал разные благожеланья и благословенья. Монахи столпились на пристани и следили за нами… Пароход тронулся, заклокотала пена под его могучими колёсами и полные грусти загудели над нами прощальные звуки колоколов монастырских…

Берега побежали мимо со своими монастырями, скитами и кельями и скоро всё это слилось в одну массу, в одно тёмное пятно на светлом фоне моря и неба.

Я спустился в каюту. Там сидели нарядные дамы и офицеры и слышался оживлённый разговор и смех. Вздрогнул я огляделся и в смущении бросился бежать назад. Теперь только вспомнилось мне, что, вступив на помост пароходный, я принадлежу уже миру, а не Афону. На палубе оглядел я нет ли где свои, и с радостью заметил одного пустынника афонского, едущего в Константинополь. Он прижался куда-то в угол и тоже дико озирался.

– Что, отче, спросил я, подходя к нему: – это ведь мир.

– Я всё гляжу точно на виденье какое, ответил мне монах: – Кажется мне, что это всё не люди, а идолы какие-то.

– Да, идолы!… повторил я за ним.

Недалеко сидела группа богомольцев, афонских, и к удивлению моему, на чём свет стоит ругала Афон, разбирая до мелочей все его монастыри. Стал я прислушиваться и сначала меня покоробило, а, потом вдруг точно повязка какая свалилась с глаз моих. – «Неужели я в самом деле отвык уже от мира и превратился в аскета?» подумал я и опять решился войти в каюту. Там, с жарким волнением, толковали пассажиры о готовящихся великих преобразованиях в России, о гласном суде и свободе печати, передавали свежие новости из Лондона и Парижа, – а я, как выходец с того света, с жадностью вслушивался в эти сладкие речи – «Мир»… опять послышалось мне и как тени какие припомнились вдруг истощенные фигуры Сисоя и Анфима с их вечною грустью…

Исчезните же скорее эти тяжёлые воспоминания!… Мирская жизнь задаёт над другие великие вопросы… Афон вечно будет стоять неподвижно, он уже выработал свои цели, и дальше не пойдёт; а жизнь далеко обгонит его: она, бесконечная, пойдет всё вперёд и вперёд, и шествию её не помешает Афон…

[1]Письма Святог. 3-е изд. часть 1, стр. 199 и далее. Тоже стр. 288 в выноске.

[2]Я ехал на Афон сухим путем, через Солунь. Тогда ещё не было туда прямых пароходных рейсов.

[3]Киновии, или общежительные монастыри отличаются на Афоне особенною строгостью устава.

[4]Снимание башмаков бывает всякий раз при входе в комнату, вероятно, чтобы не запачкать ковров.

[5]Ток и било – деревянные доски, клепало – чугунная пластинка: вещи, заменявшие в древних церквах колокола. На этих досках мерно выколачивают молотками, в роде того, как выколачивают на них наши ночные сторожа.

[6]Стасидиями, или формами, называются места с деревянными ручками, на которые можно облокачиваться во время стояние за службой. К задним стенкам форм приделаны на петлях доски, которые можно опустить и поднять, смотря по тому, сидеть или стоять приходится. Эти формы раcставлены вдоль стен, на деревянных подмостках, чтобы не застудить ногь на мраморном полу. Такие формы, уцелели ещё в некоторых русских монастырях.

[7]Псалт – певчий.

[8]Так называются на Афоне работы, исполняемые не по своей воле. А так как в киновиях работ по своей воле нет, то здесь вся деятельность монашеская есть только послушание воле игуменской.

[9]Обыкновенно утреня начинается в час по полуночи. Обедня служится спустя полчаса после утрени.

[10]В этом случае моиахи указывают на пример того древняго пустынника, который, убив нечаянно комара, в наказание себе трое суток выставлял своё обнаженное тело на съедение этим насекомым.

[11]Об иекушениях Афонских будет рассказано в особой главе.

[12]Подобного рода отшельники поступают не в киновии, а в штатные монастыри, с которыми познакомимся ниже.

[13]Наметкой на Афоне называется чорное покрывало, надеваемое сверху клобука.

[14]О них будет речь впервди.

[15]Карие небольшой городок в центре горы, – столица афонского царства.

[16]Изд. IIІ, часть I. отр. 95. Приезжавшие на Афон поклонники не мало изумлялись, когда посещали келью святогорца. (Он жил не далеко от Руссика, в отдельной келье). Эта келья кругом была залеплена гнездами ласточек. Святогорец в оправдание себя говорилт, что ласточки прилетели после издание его писем.

[17]Келиоты – жители отдельных келий. См. след. главу.

[18]Большинство афонских монахов причащается св. таин один раз в неделю, по воскресеньям. Схимники ещё чаще.

[19]В некоторых монастырях монахи, решаясь молиться за церковными службами о здравии нашего царственного дома, вычеркивают при этом из него все женские имена.

[20]Пароходы Русс Общ. Пароходства и торговли в описываемое мною время еженедельно останавливались на несколько часов у пристани Руссика. В настоящее время эти рейсы прекращены.

[21]Келиотские церкви очень малы, и в редкой из них можеть поместиться более десяти человек. Кельи, не имеющие церквей, называются каливами, а жители их – каливитами.

[22]Поставленный на дверях крест служит знаком, что хозяина нет дома. Этот знак на Афоне считается неприкосновенным.

[23]В этот день во многих монастырях игумены благословляют несколько корзин с пшеничными сухарями и сухари раздаются бедным.