С. А. Иванов - Блаженные похабы

Не проходит дня, чтобы какого‑нибудь министра не остановил дервиш с оскорблениями… В Багдаде, Аравии, Египте их цинизм переходит всякие границы.

Я сам видел в Каире, как средь бела дня один из этих жалких людей, что бегают полуголыми по улицам, остановил женщину и утолил на ней свою дикость на глазах у всех прохожих, которые отворачивались — одни из благоговения, как будто присутствуя при святом таинстве, другие с отвращением, но не смея позвать полицию.

Я не знаю, чего больше у этих бандитов — лицемерия или фанатизма, хотя кажется, что это вещи взаимоисключающие [876] Ubicini М. A. Lettres sur la Turquie, p. 117. .

Как видим, этот османский чиновник, сам того не зная, довольно точно определил суть юродства.

Следуя еще дальше на Восток, мы оказываемся на территориях, где многое могло бы напомнить о юродстве. Так, в тибетском тантризме встречаются святые (их расцвет относится к XVI в.), именуемые Ыа–ша smyon- ра, которые симулируют безумие и ведут себя разнузданно во имя осмеяния поверхностной набожности [877] Arduss J., Epstein L. The Saintly Madman in Tibet // Himalayan Anthropology. The Indo‑Tibetan Interface / Ed. J. F. Fisher. The Hague; Paris, 1978, p. 327—338. . Но больше всего напоминают юродивых адепты секты «пашупатас» (pasupatas). Наибольшим влиянием она пользовалесь в XII в. н. э., а ее адепты существовали, кроме Индии, также в Белуджистане и Афганистане [878] Pasupata Sutram / Transl. Haripada Chakraborti. Calcutta, 1970, p. 8—15. . Никаких генетических связей или взаимовлияния с юродством проследить нельзя, но типологическое сходство бросается в глаза. По убеждению «пашупатас», аскет должен был воспитывать в себе бесчестье (avamane).

Мудрец должен искать бесчестья, словно амброзии… Унижение должно рассматриваться как увенчание… Надо навлекать его на себя… Пусть о нем говорят: «Он изгой, он безумец, он лунатик, он дурак». Пусть он имеет вид безумца, будет похож на нищего, пусть его тело будет покрыто калом, пусть у него будут неостриженные борода, ногти и волосы, пусть он не заботится о теле… Хорошо войти в деревню и притвориться спящим и храпеть… Люди будут смеяться над праведником… и вся хорошая карма, которая у них есть, перейдет к нему, а вся плохая карма от него — к ним… Еще он должен встать возле группы женщин… и начать проявлять внимание к какой‑нибудь молодой и красивой; он должен смотреть на нее и вести себя так, будто желает ее… Когда она взглянет на него, он должен изображать все признаки влюбленности… Тогда все — женщины, мужчины, евнухи — скажут: «Это не чистый человек. Это развратник»… Надо вести себя нелепо, болтать бессмыслицу, повторяться, говорить невнятно [879] Ingalls D. Cynics and Pasupatas. The Seeking of Dishonour // Harvard Theological Review. V. 55. 1962, p. 286—291. .

На первый взгляд кажется, что перед нами — классический юродивый. И все же сходство здесь чисто внешнее. Дело в том, что «пашупатас» отнюдь не ставит себе целью исправление или наставление людей [880] Ibid., p. 293. Автор противопоставляет их киникам и выводит оба течения из шаманизма (р. 296—297). . Провокация, на которую идет индийский аскет, злокозненна, с христианской точки зрения, от начала и до конца: он сознательно напрашивается на унижения, чтобы передать окружающим свою дурную карму и получить их хорошую [881] «Намеренная имморальность» индийских аскетов вообще — довольно известное явление (см.: Holek F. Some Observations on the Motives and Purposes of Ascetism in Ancient India // Asiatische Studien. Bd. 23. 1969, S. 45). . «Он отдает им грех (Papam cha tebhyo dadati). Он получает их заслугу (Sukrtam cha tesam‑adatte)» [882] Lieu S. N. С. The Holy Men and Their Biographers in Early Byzantium and Medieval China // Maistor. Classical, Byzantine and Renaissance Studies for R. Browning / Ed. A. Moffatt. Canberra, 1984, p.126—127. . На фоне столь последовательной позиции особенно рельефно проступает ме- жеумочносгь юродивого: в нем (или в религиозном сознании, породившем его образ) много, очень много чисто восточного презрения к низменному материальному миру, который есть лишь морок, наваждение. Но он не может отдаться этому чувству целиком, ибо воплощение Логоса для него — не фикция. Юродивый не может вполне отрешиться от противопоставления субъекта и объекта, верха и низа, добра и зла [883] Syrkin A. On the Behavior of the «Fools for Christ’s Sake» // History of Religions. V. 22. №2. 1982, p. 161—171; Feuerstein G. Holy Madness: The Shock Tactics and Radical Teachings of Crazy‑Wise Adepts, Holy Fools, and Rascal Gurus. New York, 1990, p. 205—206. .

Для юродивого, скажем, сексуальная провокация является именно провокацией потому, что он признает существование законов физиологии. Находясь в опасной близости от греха, он, словно в цирке, демонстрирует свое виртуозное умение греху не поддаться. Но при этом он обязан предложить публике самой убедиться в отсутствии обмана. Как мы помним, Симеон Эмесский и Андрей Царьградский, чтобы избавиться от обвинений, демонстрировали желающим свою сексуальную незаинтересованность. Для индийского аскета фокус состоит не в этом: например, некоторые йоги, чемпионы в деле аскетизма, позволяли себе даже половые сношения. В восприятии окружающих это не нарушало их статуса, ибо они и совокуплялись равнодушно. Здесь греческий принцип «бесстрастия» (απάθεια) доводится до логического предела и окончательно отрывается от каких бы то ни было земных критериев.

Юродивый может появиться лишь там, где наличие тела признается некоторой проблемой. С точки же зрения, скажем, буддизма, тело, как и всякая материя, условно. Например, буддийский праведник может с легкостью вынуть собственные внутренности, прополоскать их в реке и вернуть на прежнее место [884] 51 Lieu S. N. С. The Holy Men, p. 124—125. . Там, где стирается грань между земным и божественным, теряет смысл и юродство.

Скажи, что ты глуп (die te stultum), — будешь мудр.

Но именно скажи и именно в своей душе (sed die et intus die). Но если ты возьмешься это говорить, то ни в коем случае не [вздумай делать это] публично (si dicis, noli coram hominibus dicere) [885] Auguslini Sermo 68 1 I PL. V. 38. 1865, col. 436—437. .

Так писал Августин. Западное христианство с самого начала делало упор на смирение и даже самоуничижение. Скажем больше: сознание собственной греховности люди на Западе выражали даже в более острой, нежели на Востоке, форме [886] В частности, тот специфической вид святого безумия, который существовал в древней Ирландии и именовался geiltah, не имеет ничего общего с юродством, поскольку был лишь экстремальной формой покаяния см.: Михайлова Т. А. И рландское предание о Суибне безумном или взгляд из XII в. в VII. М., 1999, с. 322—327. . Вот, к примеру, что мы читаем у Амвросия Медиоланского: «Вина плодотворнее, чем невиновность (fructuosior culpa quam innocentia). Невиновность сделала меня дерзким, а вина возвратила в подчиненное положение» [887] Ambrosii Mediolanensis Opera / Ed. G. Schenkel. V. 2. Lipsiae, 1897, p. 18. В Византии практика исповеди в несуществующих грехах не являлась распространенной формой самоумаления. Про средневековых юродивых мы такого не знаем вообще. . Чрезмерное покаяние часто вело на Западе к эксцессам, которые были способны шокировать зрителя, например флагеллантству, то есть самобичеванию. Подобная форма аскезы была в целом чужда византийской культуре, видимо, из‑за того, что восточному аскету не очень знакомы сомнения в собственной праведности (ср., впрочем, с. 200). Итак, «Запад не соглашался развивать безумие иначе, нежели в рамках покаяния, которое на Востоке было как раз вторично» [888] Fritz J. — M. Le discours du fou au Moyen Age (Xlle‑XHIe s.). Paris, 1992, p. 316. .