С. А. Иванов - Блаженные похабы

Эта легенда также известна во многих версиях на разных языках: старофранцузском, староанглийском, немецком, испанском, итальянском [920] Ср.: Breul К. Sir Gowther, eine englische Romanze. Oppel, 1886; Idem. Le Dit de Robert le Diable // Abhandlungen… Herrn Prof. Dr. A. Tobler. Halle, 1895, S. 487—490; Borinski K. Eine altere deutsche Bearbeitung von Robert le Diable // Germania. 1892, bes. S. 49—51; Robert le Diable / Publ. P. E. Loserth. Paris, 1903, p. 44—67 etc. . Задолго до того, как она превратилась в куртуазный роман и получила агиографическую обработку, это был общеевропейский фольклорный сюжет о «Шелудивом», или «Златовласе» [921] Robert le Diable, p. XXX‑XXXIII. . Герой сказки бежит из дома, скрывает свои золотые волосы и прикидывается дураком, но все это из соображений безопасности [922] Также ради маскировки прикидывается безумным и другой фольклорный персонаж — «сын убитого короля», из которого развились такие литературные герои, как Луций Юний Брут (Tili Livii Ab Urbe condita, I, 56, 8), Гамлет и др. (см.: Hansen W. F. S axo Grammaticus and the Life of Hamlet. Lincoln; London, 1983, p. 16—37). . Мотив покаяния появился позднее, на стадии христианской переработки [923] Robert le Diable, p. XXXIII —XXXIV. Мотив симуляции не сразу был переосмыслен в новом духе: например, в одной ирландской саге повествуется о трех братьях — Лохане, Энне и Сильвестре, которые, совершив страшные злодеяния, решили покаяться и пришли к духовному вождю Финдену, который повелел им восстановить сожженные ими церкви (см.: Crane R. S. A n Irish Analogue of the Legend of Robert the Devil // The Romanic Review. V. 5. 1914, p. 63—64), о симуляции безумия не говорится еще ни слова. . Хотя существование византийских прототипов легенды исключено [924] Holmes U. Т. A History of Old French Literature. New York, 1937, p. 146. , некоторые ее детали поразительно напоминают жития юродивых: например, Робер ночует вместе с собаками — совсем как Андрей Царьградский. Хрестоматийным для всех «юродских» житий является мотив унижений и побоев со стороны городских мальчишек.

Является ли Робер–Дьявол юродивым в техническом смысле этого слова? Ни в коем случае! Как это вообще характерно для западного средневековья в противоположность восточному, он нарушает приличия и напрашивается на унижения от сознания собственной греховности, а не греховности окружающего мира. Робер–Дьявол бесконечно далек от православных юродивых: они тем сильнее провоцируют поношения, чем ослепительнее в них блеск добродетели — его‑то и нужно скрывать от посторонних глаз. Полученные юродивым побои и оскорбления в византийской литературе не представлены как непосредственное продолжение его внутренней неудовлетворенности собой; наоборот, к юродству приступают лишь в состоянии абсолютного совершенства (единственное исключение здесь — Марк Лошадник [ср. с. 98], тогда как Иерофей из жития Симеона Нового Богослова опять‑таки выходец с Запада, см. с. 168). Юродивые заботятся (каким способом — другой вопрос) о чужих душах, Робер–Дьявол — о своей собственной.

До сих пор мы говорили о фигурах светских или по крайней мере полурелигиозных. Обратимся теперь к официальной латинской агиографии. Может быть, там мы наконец найдем «настоящих» юродивых? Но сперва следует подчеркнуть, что весьма популярный в католическом мире (особенно начиная с XI в.) мотив «святой простоты» никоим образом не напоминает юродства: «простец» может вести себя необычно — но эта его нестандартность проистекает от простодушия, тогда как юродивый — какой угодно, только не простодушный [925] Fritz J. — M. Le discours, p. 189. .

Многие исследователи настаивают на том, что юродство было известно и западному христианству [926] L’hieromoine Lev. Une forme d’ascese russe. La folie pour le Christ // Irenikon. V. 2. 1927, p. 15, 18—19; Behr‑Sigel E. Les «fous pour le Christ» et la saintete lai'que dans l’ancienne Russie // Irenikon. V. 15. 1938, p. 555; Иоанн Кологривов. Очерки по истории русской святости. Брюссель, 1961, с. 249—250; Pope R. W. F ools and Folly in Old Russia I I Slavic Review. V. 39. 1980, p. 480; Krelzen- bacher L. Narren am heiligen Orte I I Wallfahrt kennt keine Gren- zen. Munchen; Zurich, 1984, S. 34—36. Ср.: Kobels S. Foolishness in Christ: East vs. West // Canadian‑American Slavic Studies. V. 34. 2000, № 3, p. 352. . Действительно, некоторые фигуры католического синаксаря теми или иными чертами напоминают юродивых. Но практически единственный обнаруженный нами чистый случай западного юродства — это житие (BHL, 8371) Ульфии Девы (VIII в.).

Она изображала помешательство рассудка (fingit mentis amentiam)… и бегала туда–сюда с бледным от поста лицом, с непокрытою головой и распущенными, рассыпанными по плечам волосами, словно безумная (velut amens), дабы хоть этим вызывающим насмешки лицедейством (ludo contemptibili) обезобразить по возможности свою красоту и отвратить от себя тех, кто испытывал к ней плотское вожделение [927] Vita s. Ulphae Virginis// AASS Januarii. V. 3. Paris, 1863, p. 738. .

В X в. св. Ромуальд (BHL, 7324) «стремился вызвать недовольство и считал себя великим, когда… мог обращать на себя оскорбления» [928] Brunonis Vita quinque fratrum // Monumenta Germaniae His- torica. Scriptores. T. 15. P. 2. Hannover, 1888, p. 719. . Позднее он переключил свою энергию на миссионерство. Осознание безмерности собственных грехов толкало на странные поступки таких святых, как Петр Урсеол (| 987 г.) во Франции или Хеймрад (| 1019 г.) в Германии [929] Vandenbroucke F. Fous pour le Christ en Occident I I Dictionnaire de spiritualite. V. 5. Paris, 1964, col. 763. —но в их случае это носило разовый характер. Главным же препятствием для возникновения юродства на Западе служила своего рода «социальная ответственность» тамошних святых. Например, когда бельгийская праведница Беатриса Назаретская задумалась (в 1232 г.), не «начать ли ей симулировать безумие (semetipsam insanam fingere)», но из робости обратилась за советом к своему духовному наставнику Генриху, он запретил ей это на том основании, что подобная аскеза послужит «не столько твоему, сколько ближних твоих греху и [душевному] вреду» (поп tarn in tuum quam in proximorum gravamen et damp- num)», и святая тотчас отказалась от замысла [930] The Life of Beatrice of Nazareth. Kalamazoo, 1991, p. 240— 244. Так же «социально ответственно» повела себя и святая Христина: когда она поняла, что ее экстравагантные поступки могут соблазнять людей, она бежала в леса (King М. Н. The Sacramental Witness of Christina Mirabilis I I Medieval Religious Women / Ed. L. Th. Shann. V. II. Peace‑weavers. Kalamazoo, 1987, p. 151—152). .

Теперь перейдем к другим, более знаменитым святым, в которых можно подозревать юродство. Зачинателем целого направления западной святости стал Франциск Ассизский (1181—1226 гг.), который однажды вошел в кафедральный собор с веревкой на шее, голый, в одной набедренной повязке и велел тащить себя на глазах у всех к тому камню, у которого обычно ставили преступников, подлежащих наказанию. Сев на него, он, трясясь, как больной в лихорадке… начал проповедовать… Он уверял, что является человеком плотских страстей и обжорой, что его все должны презирать… Присутствующие дивились на столь великое зрелище. Поскольку они уже познали воздержанность этого человека, их пронзило благоговение. Они заявляли, что смирение подобного рода должно быть предметом более восхищения, нежели подражания (magis admirabilem, quam imitabilem). Такое поведение представлялось скорее знамением, на манер библейского пророчествования, чем примером [для других]… Франциск часто и во множестве проделывал подобные вещи [931] Vita altera s. Francisci Confessoris // AASS Octobris. V. 2. Paris, 1866, p. 757; cf. p. 698. Cf.: Joannis Cassiani Collationes. XIV, 7. .