С. А. Иванов - Блаженные похабы

Как‑то Франциск предложил своему другу Руффино отправиться с проповедью в город Асцези, но тот отказывался, говоря: «Я простец и неуч (sono simplici е idiota)». Рассердившись, Франциск повторил приказание, но добавил к нему еще одно: проповедовать надо голым, в одной набедренной повязке. Именно в таком виде и явился Руффино в церковь. Люди смеялись, говорили, что францисканцы рехнулись от покаяния (costoro fanno tanta penitenzia, che diventano stolti e furi di se). Между тем Франциск, испытывая угрызения совести, сам пришел в ту же церковь голым и встал рядом с Руффино. Прихожане восчувствовали к их подвигу, и те удалились восвояси, показав всем, «как полезно презирать мир (dispregiare il mondo)» [932] Fioretti Di San Francisco. Torino, 1974, p. 90—91. . Впоследствии также ходил голым по городу и вызывал насмешки как безумец (fuori del senno) другой францисканец — Гинепр [933] Ibid., p. 292—293, 297—298. . Разумеется, и отдание заведомо соблазнительного приказа ученику, и провокационное поведение в церкви — все это напоминает юродство, но лишь весьма поверхностно. Во–пер- вых, Франциск страдает, представляя себе, что над Руффино смеются, «словно над сумасшедшим (come uno pazzo)», а настоящего юродивого это обстоятельство могло бы лишь порадовать. Во–вторых, францисканцы не были «людьми ниоткуда», и их экстравагантный поступок воспринимался окружающими как закономерное продолжение предыдущей аскезы, то есть как изначально знаковое поведение — в отношении их не было того элемента сомнения (святой или безумец?), без которого немыслимо юродство. В–третьих, сам характер религиозной атмосферы на латинском Западе делал «игру» более приемлемой: «“Юродство” Франциска заслужило ему прозвание “скомороха Господня”, непредставимое для восточной набожности» [934] Аверинцев С. Верность здравомыслию // Новый мир. 1993. № 12, с. 274. .

Но все же главное отличие францисканца от юродивого — в социальной активности. Пусть в конце жизни сам Франциск и ужаснулся той формализации, которой его последователи подвергли правила созданной им общины, — никуда не уйти от того факта, что именно он основал орден францисканцев. Юродивый же по определению не может ничего создать в сфере социального.

После Франциска в Центральной Италии возникает своего рода традиция «юродствования». Ближе всех подошел к юродству Джакопоне да Тоди (1230—1306 гг.) [935] См.: Gagliardi I. Pazzi per Cristo. Santa follia e mistica della Croce in Italia centrale (secoli XIII‑XIV). Siena, 1997, p. 136—159; Peck G. T. The Fool of God. Jacopone da Todi. Alabama, 1980. . Сперва он творил безобразия в собственном доме, заставляя родных краснеть за себя [936] Le vite antiche di Jacopone da Todi / A cura di E. Menesto. Firenze, 1977, p. 229—230. , а потом, уйдя в 1278 г. в монастырь, продолжал в том же духе. Приведем один пример его провокации: он специально держал в своей келье кусок мяса, пока тот не стал гнить, испуская чудовищное зловоние. Когда источник запаха нашли, разъяренные монахи засунули Джакопоне в уборную, крича, что если он любит вонь, то его место там. Святой же испытывал счастье от претерпеваемых унижений [937] La Franceschina, testo volgare umbro del secolo XV scritto dal P. G. Oddi di Perugia / Ed. N. Cavanna. V. 2. Firenze, 1931, p. 111—112. . Тут все один к одному напоминает ранневизантийские юродские жития [938] Иногда этого святого сравнивают именно с Симеоном Эмесским, см.: Underhill Е. Jacopone da Todi. Poet and Mystic. L.; Toronto, 1919, p. 65. . И все же есть одно важнейшее отличие! Эта эскапада, как сказано в легенде, была предпринята Джакопоне для того, чтобы избавиться от греховного желания поесть мяса. Таким образом, и здесь святой юродствует от сознания своего несовершенства [939] Окончательное «встраивание» Джакопоне в юродскую парадигму произошло уже после его смерти: в 1596 г. останки святого были с почестями перезахоронены в церкви Сан–Фортунато, и на могиле появилась надпись: «Дурак Христа ради, он одурачил мир новым способом и достиг небес (stultus propter Christum, nova mundum arte delusit et rapuit coelum)» (Screech M. A. Ecstasy and the Praise of Folly. London, 1980, p. 185). —в Византии же все было как раз наоборот.

Неподалеку от Тоди, в городке Фолиньо, вскоре после Джакопоне также помешался и облачился в рубище другой отпрыск богатых родителей, Пьетро Криши [940] BHL, 6709. Подробнее см. о нем: Gagliardi I. Pazzi per Cristo, p. 160—171. (ок. 1243—1323 гг.). «Все считали его словно безумным (ab omnibus quasi fatuus putaretur)» [941] De s. Petro Confessore Fulginii in Umbria // AASS Julii. V. IV. Paris, 1868, p. 666. , а Дьявол, явившись к Пьетро, предложил ему отказаться от своей аскезы на том основании, что «ты обвиняешься, и заслуженно, в сумасбродстве (fatuus (et merito)… appella- ris)» [942] Ibid., p. 667. . Однако ни о каких агрессивных проявлениях житие святого (от которого, впрочем, сохранилась лишь малая часть) не сообщает, живописуя только его нищенство и странничество; тем не менее церковная инквизиция заинтересовалась экстравагантным аскетом и обвинила его в ереси; святой, дваджы подвергнутый допросам, сумел доказать свою невиновность [943] Ibid., p. 668. .

Казалось бы, довольно близко подошел к тому, что мы в данной работе понимаем под юродством, итальянский святой (BHL, 4384—4386) Джованни Коломбини [944] Подробнее см. о нем: Gagliardi I. Pazzi per Cristo, p. 172—214. (1300—1367 гг.). Он был из богатой и знатной семьи города Сиена. Перескажем житие этого святого чуть подробнее, чтобы дать представление обо всем этом феномене итальянской агиографии. «Будучи выше всего преходящего, он протянул руку к вещам странным и необычным (fortia et insolita), которые подсказывал ему действовавший внутри него Дух». [945] Vita s. Ioannis Colombini //AASS Julii. V. 8. Paris, 1868 (далее в главе ссылки на этот источник даются в тексте), р. 366. Нам осталась недоступна работа: Gagliardi I. Giovanni Colombini е la «brigata de povari». Padri spirituali e figlie devote a Siena alia fine del Trecento // Annali dell’ Istituto storico italo‑germanico in Trento. V. 24. 1998, p. 375—414.

Он, будто в память об Исидоре, нанялся работать на кухню того самого дворца, где когда‑то все ему кланялись. Вместо гордого коня, на котором он, бывало, гарцевал по городу, Коломбини одолжил у друга осла и, чтобы смех глазеющей толпы был длительнее и смачнее, он множество раз проехал по площади… Он с великим удовольствием принимал насмешки и хихиканье сбежавшегося народца… издевательства и попреки многих, а особенно купцов, которым он казался пустоголовым безумцем (vile et insanum caput) (367).

Джованни говорил людям:

Вот вы смеетесь разнузданно надо мной… но ведь и я над вами смеюсь: воистину, меня считают дураком (stultus), ибо я следую Христу. Я причисляю к несмыс- ленным вас, ибо вы смыслите лишь в том, что принадлежит миру сему. А в чем наша мудрость, пусть судит тот, кто сказал: «Мы глупцы Христа ради (stulti propter Christum)»… Безумствуйте (insanite), насколько можете, ради любви ко Христу — и будете мудры. Презрение к дольнему есть здравое безумие (sobria insania), а стремление к земному — пьяная мудрость (ebria sapientia) (367).

Последователей своих Коломбини заставлял ездить на осле, сидя задом наперед, гонять друг друга по городу полуголыми, осыпая при этом проклятиями, просить подаяние и т. д. Впрочем, еще более унизительные эксперименты святой проделывал над собой: он приказывал ученикам водить себя по деревням на веревке, бить и выкликать: «Налетайте, бейте безжалостного негодяя и нечестивца, достойного дыбы и смерти!» (380). Всем этим Джованни не только унижал самого себя, но и вводил в грех своих адептов: он «иногда просил, а иногда сурово приказывал им подчиняться… А толпа народа ужасалась этому страшному и печальному спектаклю. Никто не принимал в нем участия, а многие… плакали» (Ibid.).