Александр Мень, Ю. Н. Рейтлингер - Умное Небо

У Стеллецкого, который превратил церковь Серг. Подворья (бывшую немецкую «кирку») в подобие старого русского храма — и жил там во время этой работы — научиться ничему не могла: он икон, как таковых, никогда не писал. Все иконостасы были выполнены так: по грунту, приготовленному под масляную живопись, он очень декоративно делал фигуру святого или композицию праздника в древнерусском стиле, оставляя место для ликов, которые потом выполняла княжна Львова (тоже маслом).

Папа уже переехал в Париж, и мы с ним дружили, я посещала его, когда ездила в atelier . В Париже он опять увлекается разными духовными течениями, и даже гордится своим «диапазоном». Возобновил знакомство с пресловутым Гурджиевым (даже живал у него в его «знаменитом» доме в Фонтенбло), но постигнуть красоту и глубину православия ему как-то не удавалось. Он мучительно вопрошал: «Дайте мне книгу, из которой я мог бы понять православие!» (тогда такой книги еще не было).

Когда я перестала ездить в atelier — он переехал в убогий hotel совсем близко от Серг. Подворья, что дало мне возможность посещать его почти ежедневно. Давал уроки, худел и, наконец, слег за месяц до смерти — рак обнаружили поздно. Просил его не оперировать и дать ему спокойно умереть. Примирился с о. Сергием, к которому, конечно, меня ревновал, исповедовался и причастился у него, и о. Сергий свидетельствовал, что он умер, как настоящий христианин.

Выставка в Мюнхене. Медон

За границу в Германию и Бельгию приехала из Союза выставка икон — «Троица» Рублева и «Владим. Божия Матерь» в научных копиях Чирикова и Брягина — остальное в оригинале.

Узнала, что в Париж она не приедет: а в Мюнхене обосновалась одна семья наших старых знакомых — соседей по Крыму, Винбергов (есть, где остановиться). Виза — и я в Мюнхене. Пять дней с утра до вечера не уходила с выставки — глаз не оторвать от «Троицы» Рублева!

Наконец я знаю иконы не только по репродукциям.

Знакомство со старой русской иконой показало мне, как важна для иконописца уверенная линия (говорю не о «кальках», а о чисто художественной линии), и я стала в ней упражняться: делала наброски и кистью, тонким пером тушью. На каникулах в деревне ходила по полям, как японцы, — привязав баночку к поясу. Наброски имели сами по себе большой успех среди французов, но меня надолго на них не хватило, и даже в этом я не смогла приобрести нужного мастерства.

Но кроме икон — я еще брежу фреской. Но стены нет!

В Париже закрывалась колониальная выставка. Многие павильоны были оформлены модным изобретением — краской Stiess , подражающей фреске. У меня был выгодный урок. Купила на свои деньги на слом фанеру, подготовленную этой краской — по ней можно писать еще новой. С благословения о. Андрея Сергеенко мы обшили церковь-барак в Медоне, где он служил, и я расписала его с помощью Кати, которую выписала на месяц из Праги.

Старики ворчали: «Мы в изгнании ведем трудную жизнь, приходим в храм, чтобы забыться, зачем нам эта роспись?» Отец Андрей, конечно, возмущался таким отношением к храму и к росписи и поддерживал ее. Ел. Яковл. Браславская (в будущем — Ведерникова — познакомилась с ней впервые) — помогала, чем могла [156] Впоследствии этот храм-барак, оставленный без призора, сгорел. Фото сохранилось у Ведерниковых. .

Отзывы

Группа новоиспеченных иконописцев (со старообрядцем Рябушинским во главе) устроила выставку икон.

Рецензии в газетах, толки (публика повторяла отдельные фразы из них; Тимашева (жена профессора, не художница, но тоже пишет иконы) — обо мне: «С ней можно не соглашаться, но нельзя не считаться». Фото с моей иконы «Не рыдай Мене, Мати» было помещено на первой странице газеты «Россия и Слав.» (Публика, недостаточно осведомленная в нашей иконографии, называла меня «создательницей русской Pietа », хотя я эту композицию не сама придумала, а только по-своему трактовала).

О выставке (рецензия): «Мертвенность, неподвижность... если бы не иконы Рейтлингер».

Вейдле, отдавая полный отчет в огромности моей задачи и скромности моих сил, — одобрял и поддерживал меня [157] Его статья, кажется, была в журнале «Числа». .»

Профессор Zeib посетил Медон: « lebendig! »

Постриг

Почти монашеский образ жизни, общение с о..Сергием, ежедневное посещение храма — а «мир» все-таки захлестывал — соблазны, искушения сбивают с ног. Надо как-то закрепить свой путь. Монастырь — нет: мое послушание — свободное творчество.

Пример матери Марии открывает возможности: оставаться на месте, постричься и заниматься своим искусством [158] Впоследствии многие мои католические подруги мне завидовали: «Вот так мы бы тоже хотели!» .

Владыка Евлогий благословил. «Но, — сказал он,- вы молодая, матушка старая, в дочки ей годитесь, — как же она будет вас называть «матушка» — так нехорошо. Я вас постригу в рясофор , но переменю вам имя...»

...Это был самый счастливый день моей жизни; хотя весь рясофорный постриг состоит только из одной молитвы, и даже не «обет», а «святое сие намерение» — благодатно мне далась в тот момент такая всецелая преданность Христу, которой я ни раньше, ни после никогда не могла достичь.

Первая поездка в Англию

Братство св. Албания и преп. Сергия пригласило меня написать триптих для храма в богословском колледже в Mirfield , на севере Англии — дар его этому колледжу. Поехала туда, жила в женском монастыре, откуда автобусом ежедневно ездила работать над триптихом в колледж. Посередине — Спас, по бокам — преп. Сергий и муч. Албаний. Храм — последнее слово современной англиканской архитектуры. Триптих был огромный, и так подавлял своими размерами и своим м. б. и стилем — слишком православный, что впоследствии, когда все было готово, вызвал ропот среди руководителей колледжа, как мне рассказывали, почти до раскола. Чем дело кончилось — я не знаю.

Отвлечение от иконописной

работы

По возвращении из Англии я продолжала работать в Париже — много икон (и одноярусный иконостас) сделала по заказу о. Евфимия Вендта, для монастыря в Moisenay , запрестольную большую икону «О Тебе радуется» для храма-барака на rue Olivier de Serres , одноярусный иконостас в храме-гараже в общежитии матери Марии на rue Lourmel и другие.

Но как всегда — не выдерживаю без отвлечений от основной работы, сбиваюсь на эстетизм (а потом и на некоторую угоду французскому покупателю): одного моего «Спаса», очень декоративную большую голову в красивых тонах, вешаю в снобистском магазине модерной обстановки [159] Может быть, для снобов он все же был Христом, но много ли в нем Христа для меня? Не больше ли красивой декорации? .