Антон Тихомиров - Истина протеста. Дух евангелическо-лютеранской теологии

Однако не только слушающих. Ведь Слово Божье нуждается и в провозглашении. И это провозглашение тоже осуществляется через людей – членов Церкви. Таким образом, Церковь – это собрание людей, слушающих и провозглашающих Евангелие, Слово Божье. Иными словами, Церковь – это собрание людей, вовлеченных в многостороннюю коммуникацию Евангелия.

И, как мы с вами уже знаем, такая коммуникация есть нечто большее, чем просто обмен информацией. Это само осуществление, актуализация Евангелия. Отсюда неизбежность и важность Церкви. Там, где происходит коммуникация Евангелия, там неминуемо возникает и Церковь. Поэтому истинным будет утверждение, что возвещение Евангелия невозможно себе представить без Церкви, но не потому, что лишь Церковь делает такое возвещение возможным или правомочным, а потому, что люди, возвещающие и воспринимающие Евангелие, становятся уже самим фактом своего участия в этом процессе членами Церкви. В этом смысле можно сказать, что Церковь имеет скорее не институциональный, а событийный характер. Церковь в своем самом исконном, самом глубоком смысле этого слова означает не организацию, не общественный институт, не мистическую реальность, а событие – событие коммуникации Евангелия. Здесь можно вспомнить о греческом слове, употребляющемся в Новом Завете для обозначения Церкви, – экклесия, то есть собрание. Собрание же есть скорее событие, чем некий институт.

Церковь там, где происходит коммуникация Евангелия. При этом коммуникация – это, как уже сказано, всегда двух – или даже многосторонний процесс. Никогда не бывает того, кто только возвещает, и того, кто только слушает. Каждый верующий – хочет он того или нет, желает он того или нет – является в этом процессе активной стороной. Разница в активности между слушающими и возвещающими носит лишь количественный, а не качественный характер. Здесь истоки важного для протестантизма учения о всеобщем священстве верующих. Всякий верующий человек является священником в том смысле, что он непосредственно соприкасается с Богом в Его откровении и призван нести это откровение другим людям. Все верующие обладают равным, одинаковым статусом. Ни у кого нет никакой особой «благодати». Каждый в той или иной степени может и должен участвовать в коммуникации Евангелия. Даже не «может и должен», а он просто не может иначе: если что-то меня захватило, как я могу не говорить об этом?

То, что в Церкви все же есть пасторы и иные служители, – лишь вопрос удобства организации церковной жизни, вопрос церковного порядка. Ведь всякий процесс – в том числе и процесс коммуникации Евангелия – должен быть упорядоченным. Пастор – это не тот, кто обладает эксклюзивными духовными возможностями или правами для совершения проповеди и таинств. Пастор, в сущности, – это тот, кто несет ответственность за организацию коммуникации Евангелия между членами конкретной христианской общины, и тот, кто руководит такой коммуникацией.

Евангелие провозглашается, осуществляется в процессе человеческой коммуникации. Однако в процессе такой коммуникации Евангелия неизбежно возникают и его искажения. Носители коммуникации, люди, всегда ограниченны, несовершенны, подвержены греху. Помнить об этом очень важно. Неслучайно Лютер подчеркивал, что Церковь является величайшей грешницей. Церковь неизбежно грешит против того, что составляет саму ее сущность. В процессе своего провозвестия и его восприятия она становится преступницей против того, что она возвещает.

Эта греховность Церкви проявляется и на более простом и практическом уровне. Церковь – не Царствие Божье, в ней бесполезно и бессмысленно искать идеал. Человеческое несовершенство и греховность проявляются в церковной жизни ничуть не меньше (а порой, может быть, даже и больше), чем в жизни других человеческих организаций. Но все же Церковь принципиально отличается от всех остальных человеческих институтов. Отличается именно своим упованием на то, что лежит вне ее, упованием на евангельскую весть о прощении и спасении от Бога.

Повторим еще раз: Евангелие – это внешнее Слово. Таким образом, весь интерес Церкви, все ее внимание, все ее устремления, действительно, с неизбежностью должны быть направлены вне ее. Подлинная Церковь в этом своем устремлении должна постоянно, снова и снова релятивировать самое себя. Лютеранская церковь, как, пожалуй, никакая другая, подчеркивает в своем вероучении необходимость этого постоянного взгляда вовне, относительность Церкви. И самое себя она видит именно как попытку реализовать этот принцип на практике. Лютеранство можно охарактеризовать как попытку создания слабой Церкви сильного Евангелия. Церковь, которая старается своими структурами и институтами, самой собой не затемнять Евангелие, быть прозрачной для него, неизбежно будет внешне восприниматься как слабая. Это еще один аспект уже упомянутого нами «протестантского принципа».

Пауль Тиллих назвал это «прорывом принципа против формы». Он пишет в одной из своих работ: «По-евангелически понятое христианское провозвестие содержит радикальный протест против любого своего конфессионально-церковного затвердевания. Протестантизм является не новым образом, формой, но новым принципом религиозного. Принципом, который ставит себя самого, как особую форму, под вопрос и тем самым делает себя возможным для любой религиозной формы. Реформация и ранний протестантизм являлись радикальным прорывом принципа против формы. Затем последовала сомнительная попытка дать этому принципу новую форму через упрощение формы католической» [18]. Протестантизм – это прорыв принципа против формы! По сути дела, речь идет о том, что протестантская церковь призвана быть не одной конфессией среди других конфессий и не одной церковью среди прочих церквей, но «воплощенным» протестом против любой замкнутой и самодостаточной конфессиональности и церковности как таковых. Протестом, снова и снова указывающим на относительность всякой церковной формы.

Практически любая Церковь, в конце концов, начинает видеть в себе самой некую религиозную ценность, считать свое существование и свою особую форму: традиции, вероучение, обряды – чем-то важным и существенным. Тем самым она начинает смотреть не на Христа только, а уже и на себя саму (это очень похоже на то, о чем говорилось, когда речь шла о праведности дел). Подобный поворот дела вызван во многом уже упоминавшейся и типичной для многих церквей особенностью вероучения: Церковь понимается как посредница в деле спасения. Лютеранство же – это решительный отказ от такого понимания Церкви. Это попытка построить Церковь, которая была бы не озабочена сама собой. Не «благодать» внутри, а упование на милость извне – вот что создает Церковь в Лютеранском понимании, вот какой лютеранская теология стремится видеть Церковь.