Виктор Тростников - Трактат о любви. Духовные таинства

Тигра и льва они не остановят, так как эти хищники нападают на жертву сзади, а другие звери и так с быком не справятся. Неужели же рога копытных образовались в ходе эволюции только для того, чтобы самцы могли устраивать брачные турниры? Не велика ли цена, которую им пришлось за это уплатить? Ведь рога смогли появиться только после многотысячелетнего периода ношения на голове зачаточных отростков, которые часто кровоточили и причиняли животному зуд и боль. И разве для поединков так уж непременно нужны рога? У некоторых видов оленей они настолько громоздки, что при драках намертво сцепляются, и соперники гибнут. А ирландский олень вообще вымер из-за своих громадных рогов, так как они застревали в ветвях деревьев. Тут уж признак не то что не полезен, а явно вреден.

Во-вторых, рога имеются не только у копытных и не только у млекопитающих: они широко распространены у представителей большинства типов и классов фауны. И почти для всех своих хозяев они абсолютно бесполезны. Зачем, скажем, красивый изогнутый рог гусенице бражника, к тому же сидящий не спереди, а сзади? Зачем роскошные тяжёлые рога жуку-оленю? Ведь он ими никак не пользуется. То же самое можно сказать о жуке-носороге, нарвале и многих других существах. А какую жизненно важную функцию могут приписать биологи многочисленным вычурным рогам древних трицератопсов – травоядных гигантов, которые из-за своих размеров не должны были иметь никаких врагов?

В-третьих, если уж становиться на путь трактовки эволюции как процесса постепенного появления и закрепления полезных признаков, то надо с этой точки зрения объяснить не только само наличие рогов, но и их форму. Но кто возьмётся отыскать утилитарное значение в том, что рога муфлона закручены в тугие спирали, а на рогах антилопы куду имеется винтовая нарезка? Пожалуй, даже тот находчивый ребёнок, который сообразил, что корове рога нужны для бодания, будет огорошен винтовой нарезкой и ничего не сможет придумать в её оправдание. Не могут, конечно, ничего придумать и учёные мужи. Но они очень не любят быть огорошенными, поэтому предпочитают не говорить на эту тему. Во времена Ламарка и Кювье натуралисты ещё умели волноваться и спорить из-за таких вещей, но если спросить современного зоолога, почему никто не занимается проблемой рогов, он ответит: «Да что у нас нет других забот, что ли?» Факт, абсолютно несовместимый с главным положением их науки – «природа не создаёт ничего нецелесообразного», – никого из них уже не заботит. Они беспокоятся теперь совсем о другом – как «пробить» ассигнования на новую лабораторию, как уволить неугодных сотрудников, как помочь своим людям защититься.

Как же они дошли до жизни такой? Ведь когда-то, когда они только начинали, это были живые, любознательные люди. Вспомним хотя бы Ньютона и Левенгука. Ньютон очень удачно сравнил себя с мальчиком, играющим на берегу безбрежного океана истины и приходящим в восторг, когда ему удаётся найти особенно красивую ракушку. Левенгук, изобретя микроскоп, днями и ночами разглядывал мир мельчайших существ, не уставая дивиться его разнообразию и сложности. Сравните этих пылких исследователей XIX века с погрязшим в интригах руководителем современного НИИ. Какая бездна лежит между ними! Что же произошло, почему наука так выродилась?

Я думаю, здесь сработал закон материализации, или, как говорил Бердяев, «объективации» духовного потенциала человека. Я называю это законом потому, что такое уже случалось, есть прецедент, так что, видимо, подобное развитие событий как-то заложено в самой природе вещей. У наших учёных, которые заменили реальную действительность сконструированными ими же самими и изложенными в книгах научными теориями, были предшественники – КНИЖНИКИ, с которыми так яростно боролся Христос. Читая Евангелие, можно удивиться, как много усилий тратил Он на разоблачение тогдашней книжной мудрости: такая страстность в этом частном вопросе кажется не слишком подобающей всемогущему Богу. Но Христос-то знал, что делал! Он понимал, что надменная каста книжников, подобно тромбу, закупорила канал, связывавший людей с животворным источником всякого подлинного знания, и, если не разрушить этот тромб, человечество задохнётся. И Он его разрушил. После этого невидимые соки вновь потекли в людские души, наполняя их творческой силой, и возникла великая европейская цивилизация. На земле появилось существо с небывалым прежде уровнем жизненного тонуса и духовной энергии – новозаветный человек. Его верная интуиция, острая чувствительность к отвлечённым идеям, способность всецело отдаваться избранному роду деятельности и невероятное упорство в достижении цели позволили ему создать современную математику, естественные науки, богатейшее искусство, изумительную литературу, проникновенную поэзию, красивейшую музыку, грандиозные архитектурные и инженерные сооружения, сложные виды государственного и общественного устройства. Всё это зримое великолепие образовалось в результате сублимации невидимого духа, хлынувшего из пробитой христианством скважины. Но шли века, и постепенно продукты сублимации стали засорять скважину. Животворный фонтан начал ослабевать. Люди не уберегли его именно потому, что он был невидимым, неощутимым. Воздуха, которым дышишь, не замечаешь и не ценишь, и только когда он кончается, начинаешь понимать, что без него не нужны ни еда, ни питье, ни вообще ничего на свете. Так и здесь. Неосязаемый для нас приток Духа давал нам всё – и ум, и тонкость эмоций, и волевой напор; лишь благодаря Духу сооружали мы доступные органам чувств структуры. Но мы не понимали, из-за чего способны делать это.

А может быть, когда-то даже и понимали, и эта древняя мудрость запечатлелась в слове «вдохновение» – но потом перестали понимать. И решили, что главное в мире – чувственно воспринимаемые структуры, что в их создании и состоит весь смысл нашей жизни, а стимул к их созданию заключён в них самих. Так в умах людей начался серьёзный сдвиг, растянувшийся на много столетий и сейчас приближающийся к своему трагическому завершению. Он-то и явился стержнем всей новой истории от Раннего Возрождения до наших дней. Всё главное, чем характеризуется этот период, состоит из прямых или косвенных следствий этого сдвига. Иными словами, суть последних нескольких веков европейской истории составлял процесс постепенного вытеснения невидимого первичного видимым вторичным, что привело в конце концов к потере связи с невидимым и к острому духовному дефициту. Эта подмена распространилась на все три сферы человеческого самопроявления и определила основные черты нашего времени.

В чувственной, или эмоциональной, сфере она сказалась в том, что в искусстве на первое место стали выдвигать сами произведения искусства, что породило ЭСТЕТИЗМ.