Анатолий Хлопецкий - Монашеский Скит

Видишь: даже святой знал трудности ежедневной молитвы, так что пусть тебя это не смущает…

От себя скажу: чистая любовь к Богу побуждает человека к истинной молитве! Она истекает из глубины сердца, она никогда не будет лицемерной молитвой, о которой сказал Господь: «Приближаются ко Мне люди сии устами своими, и чтут Меня языком, сердце же их далеко отстоит от Меня» (Мф. 15, 8).

– С чего же мне начать?

– Для начинающего лучше произносить молитвы вслух или вполголоса. Это помогает сосредоточиться. Осени себя крестным знамением и постарайся отвлечься от повседневных забот, настроившись на внутреннюю беседу с Богом. В молитвослове сказано: «Постой молча, пока не утишатся чувства, поставь себя в присутствие Божие до сознания и чувства Его с благоговейным страхом и восставь в сердце живую веру, что Бог слышит и видит тебя». Преподобный отец Серафим Саровский считал, что обязательно следует произносить три молитвы: три раза «Отче наш», «Богородице Дево», один раз – «Верую». Но это минимум. Полный перечень молитв, которые следует читать в течение дня, тебе подскажет молитвослов. Если же явится к тебе сомнение или затруднение, обратись с молитвой к Богу: «Господи, вразуми. Господи, настави». Помни слова Спасителя: «Без Меня не можете делать ничего» (Ин. 15, 5).

И первая мысль, которая придет тебе после молитвы, – от Бога.

– Обязательно ли молиться только «чужими» заученными словами?

– Нет, Господу угодны все слова, идущие от сердца, но чтение известных молитв связывает нас с их творцами – святыми подвижниками, помогает обрести их высокий духовный настрой. Ведь и сам Спаситель на Кресте молился словами известных в то время псалмов.

Многим людям трудно согласиться с тем, что жизнь и молитва – неразделимы. Поддавшись суетному бытию, мы уверовали, что суета и есть жизнь, а молитва – нечто отдельное, требующее особого настроя и времени, которые нам не удается создать и найти.

Все это ложное представление о жизни и молитве, Антропос. Окружающий нас мир сотворен Богом, и молитва не отделяет нас от жизни и ее Творца, а позволяет ощутить присутствие Божие в каждом мгновении дарованного нам Господом дня. Человек, начиная день, испрашивает в молитве благословение Божие на то, чтобы дела его совершались согласно воле Божией, по Его заповедям, по законам любви, сострадания, просветленного разума и горячего сердца. Согласно этому молению нам и надлежит жить. Если это так, то разве следует возводить раздел между жизнью и молитвой? Да, согласен, так жить нелегко. Это труд души, и не всегда он удается, а потому вечером, представ перед Господом на молитве, нужно благодарить Его за все, что удалось совершить по Божиему изволению, и оплакивать покаянно свое несовершенство, свои ошибки, молясь о себе и ближних своих…

Беседа помогла мне сделать первые правильные шаги на нелегком молитвенном пути.

Советам отца Дорофея я следую и до сих пор.

Миновало несколько месяцев моей монастырской жизни. Однажды, подметая сор в монастырском саду, я познакомился с братом Петром.

Мне не спалось, и я решил взяться за назначенную на этот день работу в предутренних сумерках. Неторопливыми взмахами метлы подгонял опавшие за ночь листья, сметая их в большую кучу, которую собирался вывезти за ограду на стоящей рядышком тележке.

На востоке забрезжил рассвет, и я остановился полюбоваться узенькой полоской зари. Вдруг позади меня что-то с грохотом упало. Послышался слабый вскрик: «Господи Иисусе!»

Повернувшись, я увидел послушника. Он в растерянности взирал на рассыпавшуюся вязанку дров, которую нес на кухню трапезной.

– Господи, помилуй! – повторил он, и меня поразило мягкое южнорусское «г» в его говоре.

– Русский? – невольно спросил я.

– Да не. Казак. С Дону мы, – отозвался он. – Одначе чего ты тачку свою посреди дороги поставил? Я вот сослепу и не разглядел…

На этих словах мы закончили поиски виноватых и принялись дружно собирать рассыпавшуюся вязанку.

– Давай подвезу дровишки-то, – предложил я.

– Не, – отказался он. – Я уж сам. Послух у меня такой – дрова носить на поварню. А за помогу спаси тя Христос. Звать-то тебя как?

– Антропос.

– Во! – удивился мой новый знакомый. – Грек, что ли?

– Да нет, русский.

– Ну, значит, папаня с маманей учудили. А я – Петр.

Я повнимательнее присмотрелся к нему. На вид Петру было немногим за сорок, иссиня-черная борода делала его не старше, но солиднее. Видно было, что мужик он жилистый и огромная вязанка сучьев ему по плечу. Впрочем, долго рассматривать его было неудобно, хотя, приглядевшись, я понял причину его неловкости: он и в самом деле оступился «сослепу» – на левом его глазу было бельмо.

Петр взвалил на плечи свою ношу и, отвесив мне поклон, направился к поварне.

Мне не хотелось настолько быстро расставаться с ним, но и навязываться я не желал, а потому снова взялся за метлу. За недолгое время, проведенное в монастыре, я уяснил, что излишнее любопытство и расспросы здесь не в чести.

Думаю, я вскоре и забыл бы о столь незначительном случае, но встреча эта имела продолжение.

Осень решительно вступала в свои права.

Наступила пора сезонных штормов, мне приходилось все энергичнее работать метлой, спасавшей от утреннего холода. Ветер добавлял работы, безжалостно разрушая собранные кучи нанесенного им же мусора…

Однажды в промозглые сумерки я снова услышал за своей спиной знакомый возглас:

– Господи Иисусе!

Обернувшись, я увидел фигуру брата Петра, согбенную под тяжелой вязанкой сучьев.

– Эку погодушку посылает Господь! – пожаловался он. – И посетовать на то не мот: мой духовник, отец Никодим, враз приговорит пятьдесят земных поклонов… А ты, поди, смерз на ветру? Пойдем со мной в поварню – отец Мефодий нам травничку нальет горяченького.

Я с удовольствием откликнулся на предложение Петра.

Несмотря на ранний час, в поварне весело пылал очаг, а щедро налитый рыжим отцом Мефодием травяной отвар сразу же вернул мне силы.

С тех пор выручал меня брат Петр своими приглашениями в непогожие холода, и однажды, после согревающего тело и душу чаепития, я со всей искренностью сказал ему:

– Спасибо тебе, Петр! Добрый ты, брат, человек.

Ответ сразил меня:

– Убивца – вот кто я, – тихим, мертвым голосом отозвался он.

– Что ты, Господь с тобой! – машинально произнес я.

Но он только махнул рукой, поднялся из-за стола и вышел в мокрую, пронизывающую холодом темень.