Павел Глибчак - Воскресение – Первый день

– Кто этот смертный раб, что бросается словами неразумными и тешит свое самолюбие?! Готов я ответить на речи твои обезумевшие и тяжбу бессмысленную, но если ты мне ответишь сперва! Можешь ты мне ответить, каковы размеры вселенной и по каким законам она пребывает? Можешь знать, как я ее создавал? Почему солнце светит днем, а луна ночью? Как я разделил землю, море и небо? Сколько дождя и снега должно выпадать в периоды из хранилищ моих? Сколько песка рассыпано по берегам морским? Как устроить реки и озера, чтобы они напоили всю землю? Что таит земля в глубинах своих?

– Ты не знаешь ничего об этом?! – продолжал Господь вопрошая. – Может, ты сосчитаешь количество деревьев на земле? Или расскажешь, почему одни из них приносят плоды сладкие, а другие смертельные? Ответить, почему каждое живое существо, рожденное на земле, знает свое назначение, а человек, которого я поставил правителем мира, приходя на землю, ничего не разумеет?! Как пчелы в ульях имеют каждая работу свою, и ничто не нарушает порядка в том? Почему волк загоняет добычу стаями, а ягуар в одиночку? Или ты знаешь, как я создавал павлина и раскрасил перья его? Может, ты знаешь, почему я создал слона самым сильным на земле и он подчинился человеку, а улитку – самой слабой, но она не покорится ему? Как ты тогда можешь знать, что есть Бог и помыслы его и что значит справедливость Господа?!

И отвечал Финеес Господу и обратился:

– Господи Боже, знаю я лишь то, что все тебе возможно, и никто не может тебе помешать в делах и намерениях. Кто такой человек, что ты общаешься с ним? Не во власти человека и то благо, чтобы есть и пить и услаждать душу от трудов своих. Господи! Прости мою душу грешную, говорил я о том, что сам не понимал, и не задумывался о чудных творениях твоих. Раскаиваюсь я перед тобой, и впредь я буду спрашивать и ждать ответов твоих. Раньше я только слышал о тебе, теперь же мои глаза видят тебя. Господь да пребудет во мне на веке!

* * *

Наше время (Европа)

Район Ридмоунда расположился у границ города Карнест и считался пригородом этого молодого и развивающегося центра. Молодого, потому что лет ему исполнилось сто пятьдесят три, и по меркам старой Европы он только что преодолел младенчество. К гордости своей, город смог снискать популярность научными институтами, передовыми производствами, а также Карнестским университетом истории и искусств. Город был похож на сити-центр с развитой и отлаженной инфраструктурой, с офисными невысокими зданиями, лабораториями, производственными площадками, который приходил в движение в рабочие часы и затихал по окончанию. Дома тружеников этого чудного города – менеджеров, научных сотрудников и прочих работников – располагались вдали от шума и суеты, например, в Ридмоунде, где проживало около семи тысяч человек.

Ридмоунд был любим своими жителями за компактность, чистоту, четкость линий устроенных улиц и домов, близость к природе и общую атмосферу доброжелательности и уважения. Поселение Ридмоунд в своем обустройстве повторяло многие похожие на него, но все же имело одну особую достопримечательность – церковь, которая являлась завершающим украшением этого стройного ансамбля.

Наступило субботнее утро, и, как прочие до него, для жителей Ридмоунда оно не могло изменить их привычного течения дел, когда они просыпались на полчаса раньше, чем в обычные дни, наряжались в чистые выходные костюмы и платья, которые были заботливо приготовлены еще с вечера, завтракали черным кофе с молоком и круассанами с вишневым джемом. И полными семьями покидали свои уютные дома и шли в сторону церкви.

В это утро дул легкий ветерок, который принес пьянящий запах свежескошенной травы. Под его напором нехотя колыхался и поскрипывал флюгер, но выше его на вершине купола расположился крест медного блеска. Это была вершина Ридмоунда, с которой можно было обозревать весь городок и даже заглянуть за его границы.

Церковь стояла в центре Ридмоунда, ее свежевыкрашенный фасад в утренние часы отливал светло-голубой сиренью, что не оставляло никого без изумления. По периметру стен были встроены высокие, почти до крыши, окна, по четыре с каждой стороны, оканчивающиеся полукругом. Входные двери, выполненные из тяжелых пород дерева, украшенные вырезанными крестами, словно верные стражники, наблюдали за входящими прихожанами. Внутреннее убранство не позволяло быть чему-то лишнему, все было строго и с определенной значимостью. Посередине был проход, по обеим сторонам которого расставлены ровными рядами массивные деревянные лавки со спинками. Далее находился невысокий подиум, в центре которого возвышался символ веры – распятие Иисуса Христа, выполненное также из дерева, высотой более двенадцати футов. Фигура Христа, прикованная к кресту, точно отражала боль и страдания давно минувших событий.

Задняя стена церкви была выполнена в виде огромного витража, составленного из тысяч цветных стекол, мозаика которых создавала масштабную картину битвы Ангела и дракона. Именно через него солнечный свет врывался в церковь и разрезал остатки мрака, оттеняя члены объемного тела Христа, оживляя его.

Жители Ридмоунда, приветствуя и уважительно пропуская друг друга, рассаживались на привычные места. Происходило все это шатание с такой точностью и слаженностью, закрепленными не одним десятком лет, что хватало менее десяти минут, чтобы зал заполнился и двери прикрыли. Прихожане вполголоса делились между собой впечатлениями о прошедшей неделе, и только редкие крики детей нарушали всеобщую идиллию.

Во втором ряду слева, как и всегда, устроилась семья Стаунов – профессор Эдвард и его супруга Лиз. Они были немолоды, обоим лет немногим за пятьдесят. Профессор Эдвард Стаун имел серьезный вид, но не отталкивающий, скорее располагающий. Его четкая осанка и сдержанность в движениях претендовали как минимум на звание лорда в Английском собрании. Строгий в широкую клетку шерстяной костюм выходного дня, замшевый под цвет его галстук и накрахмаленные манжеты с желтыми запонками требовали доставить для их хозяина неотъемлемый аксессуар – золоченую трость из черного камня. В целом лицо профессора сохраняло уверенность. Глаза серо-голубого оттенка подчеркивали светлоту его мыслей. Волосы были уложены с пробором на бок, и густая борода с небольшой сединой выглядела ухоженной. Черные отполированные до блеска туфли говорили о многом. Он являлся действующим преподавателем Карнестского университета истории и искусств. Своими научными трудами и работами он заведовал кафедрой истории религии и был известен далеко за пределами родной страны.

Супруга профессора Лиз старалась ни в чем не уступать своему любимому мужу – ни ростом, ни осанкой, ни сдержанностью мыслей. Когда они с мужем были моложе, чужие люди часто принимали их за брата и сестру, на что они только хихикали и улыбались. Лиз одевалась в длинные до пят платья в стиле минимализма и туфли-лодочки. Единственным ее украшением была заколка в виде стрекозы, расшитая цветным бисером, при помощи которой она собирала в хвост длинные светлые волосы. На лице отсутствовал макияж, либо его было совсем мало, так что лицо казалось слегка бледным и на фоне него выделялись голубые как небо глаза и умело подведенные брови.