Олег Гор - Просветленные видят в темноте. Как превратить поражение в победу

Сгинула эгоистическая фиксация, сосредоточенность на интересах того фальшивого скопления ощущений, которое мы обычно именуем собой, я вошел в «состояние Пустоты». Мягкий щекочущий покой заполнил меня до горлышка, я перестал соотносить каждое действие с собственной личностью, с пользой и вредом для нее.

И отправился на кухню, туда, где хранились пакеты для мусора.

Путешествие в Толедо я помню и так, а брат наверняка давно забыл, что подарил мне эту маску, да и вероятность того, что он приедет в Таиланд и проверит ее наличие, близка к нулю…

Я не особенно задумывался, что именно делаю, складывая в мешки одежду, посуду, безделушки, вовсе неведомо как попавшее ко мне барахло вроде порванных ласт, старого пляжного покрывала с прожженной дырой в центре или набора полиролей для мебели.

– Отлично, только не останавливайся, – приговаривал брат Пон, помогая мне. – Замечательно… Кому-то приходится заниматься такими вот вещами, чтобы добиться свободы, а кому-то достаточно посетить Лумпини, место рождения Просветленного, Бодх-Гаю, где он обрел просветление, Сарнатх, отмеченный тем, что там пришло в движение Колесо Дхармы, и Кушинагар, место его ухода в окончательную нирвану, расставания с миром иллюзий.

В другой ситуации я обязательно начал бы задавать вопросы по поводу этих географических пунктов, но в этот момент небосвод моего сознания не омрачила даже крошечная тучка интереса.

Зато когда принялся выносить мешки и отвозить их на лифте вниз, к мусорным бакам, невольно вспомнил наше с братом Поном бегство из деревни мои в Лаосе. Тогда я точно в таком же состоянии Пустоты, достигнутом, правда, куда с большим трудом, сумел незамеченным выскользнуть из охраняемой хижины.

Сейчас же обитатели нашего кондо, обычно любопытные и охочие до того, чтобы совать нос в проблемы соседей, не обращали на меня внимания, хотя занимался я не самым обычным делом. Встретившиеся в коридоре или внизу, на стоянке, проходили мимо, ехавшие вместе в лифте смотрели в сторону, будто меня рядом не было.

Монах не ошибался, утверждая, что люди реагируют на грохот мусора, который мы обычно носим внутри.

К тому времени, когда побагровевшее и раздувшееся солнце повисло над морем и заглянуло в окна апартаментов, я вынес из них практически все, что мог считать своим. Оставшиеся вещи сложил в рюкзак: ноутбук, пару смен белья, зубную пасту со щеткой и бритву, ну и папку с документами.

В этот момент я ощущал невероятную легкость, готовность воспарить над полом, но одновременно и слабую печаль, словно расстался с дорогим сердцу предметом, оставить у себя который не позволяют обстоятельства.

Осматривая комнату в последний раз – не забыл ли чего, – обнаружил на телевизоре алый цветок бутен.

– Брат Пон, – сказал я, вертя его в руках, – зачем вы дали это мне позавчера?

– Ну как зачем? – монах усмехнулся. – Как напоминание о том, что мир текуч. Изменчивая реальность всецело определяется нашим сознанием и выглядит стабильной только потому, что мы ее таковой делаем. Неужели ты запамятовал, как сорвал это с ветки?

Когда мы вышли в коридор и я запер дверь на ключ, из соседних апартаментов вывалились приятели-немцы, типичные европейские богатые пенсионеры, каких в Паттайе не меньше, чем мух на помойке.

Один из них жил тут, другой регулярно приходил к нему в гости, выпить пива, посмотреть футбол.

– А-а-а! – завопил один, увидев меня. – Май френд! Халло! Халло!

Но в следующий момент в голубых глазах возникла неуверенность, и их хозяин принялся чесать в затылке. Второй пенсионер буркнул что-то по-немецки, и они затопали в сторону лифта, обмениваясь репликами.

– Ну вот, ты почти уже перестал существовать, – сказал брат Пон. – Это здорово.

Мы спустились на первый этаж, где я отдал ключи менеджеру.

– От машины тоже нужно избавиться? – поинтересовался я, когда мы подошли к моему «Ниссану».

Продать автомобиль можно, но сделать это быстро, за день-два, не выйдет, поскольку зарегистрирован он не на меня лично, а на мою фирму.

– Нет, она нам пригодится, – брат Пон нежно похлопал автомобиль по капоту. – Забирайся, поехали, мне как раз нужно навестить друзей…

Не задавая вопросов, я уселся за руль.

Я не волновался по поводу того, куда мы направляемся и где я буду ночевать.

Отсалютовал выпустивший нас со стоянки охранник, мы покрутились по переулкам Пратамнака и направились в сторону центра: я поворачивал туда, куда мне говорили, перестраивался, когда надо, и не волновался по поводу того, куда мы направляемся и где я буду ночевать.

В крайнем случае можно устроиться и в автомобиле: не очень удобно, но терпимо.

Из состояния мертвенного спокойствия я вышел, когда осознал, что мы запарковались на Третьей улице и шагаем в сторону Сои Бокао, длинного извилистого переулка, сплошь утыканного гоу-гоу барами, массажными салонами откровенно бордельного свойства и мелкими гостиницами, где можно без проблем снять на ночь комнату с кроватью размера кинг-сайз.

Едва приехав в Таиланд, я пару раз отрывался тут по полной, ну и потом водил на «экскурсию» приехавших в гости приятелей.

– Здесь живут ваши друзья? – спросил я, ощутив легкий укол недоумения.

Брат Пон и Сои Бокао – эти два явления просто не могут стоять рядом!

– Не только живут, но и работают! – ответил монах, ничем не напоминавший в этот момент служителя Будды.

К этому времени начало темнеть, загорелись вывески баров и гостиниц, на обочинах появились ярко размалеванные девицы на высоких каблуках и в коротких платьях – частью настоящие женщины, частью трансвеститы-катои.

– Вот мы и пришли! – радостно заявил брат Пон. – Заходи, не бойся!

В «Розовой кошечке», рядом с которой мы остановились, я не бывал никогда, но выглядела она как типичный паттайский бар – широкая стойка, где можно танцевать, стеллаж с батареей бутылок, длинные высокие столы и табуреты при них, тусклое красноватое освещение, зеркала во всю заднюю стену. И «девушки», а на самом деле юноши, – на высоченных каблуках, в лохматых париках под рок-звезд семидесятых, в коротеньких платьицах, с выпирающими силиконовыми грудями и гладко выбритыми ногами.

– Сюда? – промямлил я.

– Ага, – подтвердил монах и, затараторив по-тайски, шагнул внутрь «Розовой кошечки».

Барменша, могучая, покрытая татуировками дама средних лет в жилетке и черном берете, лучезарно заухмылялась, а катои, радостно щебеча вполне по-женски, ринулись к брату Пону, точно дочери к вернувшемуся из командировки отцу.

Ноги у меня ослабели, накатило острое желание ущипнуть себя, да посильнее.