Дэвид Лоуренс - Пернатый змей

Кэт, одетая и готовая к выходу, сидела напротив Виллиерса, когда поезд прибыл в Иштлауакан. Помощник вынес ее багаж. Поезд остановился на безлюдной станции. Они вышли из вагона. Настал новый день.

Стоя в ярком свете утра, под зеленовато-голубым небом, она смотрела на здание станции, дремлющее с потерянным видом, на стальные пути, на тележки без носильщиков, — на все это мертвое провинциальное запустение. Мальчишка подхватил их багаж и помчался через рельсы на станционный двор, вымощенный булыжником, но заросший травой. Там стояла повозка — древний вагон конки, запряженный двумя мулами, настоящий реликт. На мулах сидели двое мужчин, закутавшись до глаз в алые одеяла и скрестив белые ноги.

— Adonde [49]? — спросил мальчишка.

Но Кэт сначала пошла проверить, все ли из ее обширного багажа вынесли из поезда.

— Гостиница «Орилья», — сказала она.

Мальчишка ответил, что туда нужно ехать в повозке, в которую они и погрузились. Кучер хлестнул мулов, и они покатили к площади в неподвижном, гнетущем сиянии утра по ухабистой, разбитой булыжной мостовой мимо стен с осыпающейся штукатуркой и низеньких черных саманных домишек, застывших в вакууме безысходности, отличающей крохотные мексиканские городки. Странная пустота вокруг, словно жизнь выкачали отсюда.

Редкие всадники, гремящие подковами по камням, редкие прохожие, высокие мужчины в алых серапе и огромных сомбреро, неслышно идущие по своим делам. Мальчишка на высоком муле, продающий молоко, наливая его из красных округлых кувшинов, висящих по бокам животного. Мощеная камнем улица, неровная, пустая, безжизненная. Камни кажутся мертвыми, городок кажется выстроенным из мертвого камня. Человеческая жизнь течет замедленная, бесплодная, словно через силу, несмотря на животворный жар низкого солнца.

Наконец они добрались до площади, где вокруг фонтанов с молочного цвета водой стояли деревья с блестящей листвой, цветущие ослепительно алыми и лавандовыми цветами. Матово-молочная вода пузырилась и шипела, и заспанные, нечесаные женщины выходили из-под полуразвалившихся арок ворот и шли по неровному булыжнику к воде, наполнить кувшины.

Повозка остановилась, и они вышли. Мальчишка выгрузил багаж и сказал, что им нужно спуститься к реке и нанять лодку.

Они покорно пошли по разбитым тротуарам, рискуя в любой момент вывихнуть или сломать ногу. Повсюду все то же усталое равнодушие и разруха, ощущение грязи и беспомощности, убожества предельного безразличия — и это под прекрасным утренним небом, в незамутненном сиянии солнца, в чистейшем мексиканском воздухе. Ощущение угасающей жизни, оставляющей мертвые развалины.

Они вышли на окраину городка, к пыльному, сгорбленному мосту, обвалившейся стене, буроватому потоку. Под мостом группка мужчин.

Каждый хотел, чтобы она выбрала его лодку. Она потребовала катер: катер отеля. Ей сказали, что у отеля нет катера. Она не поверила. Тогда смуглолицый парень с черными волосами, падавшими на лоб, и напряженным взглядом сказал:

— Да, да, в гостинице есть катер, но сейчас он сломан. Придется ей взять обычную лодку. Через полтора часа он доставит ее на место.

— Когда? — переспросила Кэт.

— Через полтора часа.

— А я такая голодная! — воскликнула Кэт. — Сколько возьмете?

— Два песо. — Он поднял два пальца.

Кэт согласилась, и он побежал к своей лодке. Тут она заметила, что одна нога у него увечная, вывернута внутрь. Но как он быстр и силен!

Кэт и Виллиерс спустились по осыпающемуся берегу к воде и секунду спустя уже сидели в лодке. Вдоль берега полноводной реки, у самой кромки коричневатой воды росли бледно-зеленые ивы. Река между крутыми берегами была не очень широкой. Они проскользили под мостом, мимо забавной баржи с высокими бортами и рядами скамей. Лодочник сказал, что баржа направляется вверх по реке в Хокотлан, и махнул рукой, указывая направление. Они плыли по течению мимо пустынных берегов, поросших ивами.

Хромой лодочник мощно и энергично работал веслами. Она заговорила с ним на своем ломаном испанском, и он, не понимая, беспокойно нахмурился. Но когда она засмеялась, на его лице мелькнула удивительно прекрасная, добрая, чуткая, печальная улыбка. Она почувствовала в нем натуру честную, искреннюю и великодушную. Эти люди поражали красотой, печальной красотой, и огромной физической силой. Почему же тогда сама страна так угнетала ее?

Еще было раннее утро, и желтоватая, как шкура буйвола, река была подернута голубой дымкой; какие-то черные птицы беззаботно сновали у выжженных, теперь голых и расступившихся берегов. Они вошли в другую реку, более широкую. Под россыпью перечных деревьев на далеком теперь берегу, казалось, еще прячется синева и сырость исчезнувшей ночи.

Лодочник греб короткими рывками, опуская весла в тихую, цвета спермы воду, лишь изредка прерываясь на то, чтобы отереть с лица пот старой тряпкой, которую бросал на скамью рядом с собой. Пот бежал по его бронзовой коже, как вода, а от черных волос, покрывавших его высокий индейский череп, шел пар.

— Можно не спешить, — с улыбкой сказала Кэт.

— Что говорит сеньорита?

— Можно не спешить, — повторила она.

Он перестал грести, улыбаясь и тяжело дыша, и объяснил, что теперь он гребет против течения. Эта, более широкая, полноводная и мощная река течет из озера. Смотрите! он отдыхал всего ничего, а лодку начало разворачивать и понесло вниз. Он поспешно схватился за весла.

Лодка медленно продвигалась вперед в молчании скончавшейся ночи по тихой желтоватой реке, несшей навстречу им пучки водяной лилии. Редкие ивы и перечные деревья, зеленея нежнейшей листвой, стояли у кромки воды. За деревьями и низким берегом высились огромные холмы с округлыми вершинами, сухие, как пережаренные бисквиты. Нагое небо обнимало их, безлистные и безжизненные; лишь железно-зеленые кактусы торчали на их боках, своим мрачным блеском подчеркивая их охряную бесплодность. Это снова была знакомая Мексика, иссохшая и озаренная ярким светом, безжалостным и нереальным.

В низине у реки пеон на неоседланной лошади медленно гнал к реке на водопой пятерку великолепных коров. Крупные черно-белые животные, словно видения, двигались к берегу мимо перечных деревьев, подобно пятнам света и тени: следом шагали серовато-коричневые коровы — в немыслимой тиши и сверкании утра.

Земля, воздух, вода затихли, встречая новый свет, остатки ночной синевы таяли, как след дыхания. Лишь высоко в небе кружили, как повсюду в Мексике, грифы, раскинув широкие, с грязной каймой, крылья.

— Не спешите! — снова сказала Кэт лодочнику, который в очередной раз отирал взмокшее лицо, а пот продолжал струиться по его черным волосам. — Можно плыть медленней.