Хидыр Дерьяев - Судьба (книга первая)

— Так… Ну, ничего, бог даст, поправитесь совсем. Если хотите, я могу вас нанять. Работы у меня немного: всего три танапа земли да скотина кое-какая. Будете на земле. Больше ничего вам поручать не стану. Скотина только… Зовут меня Аннагельды-уста. Наверное, не слыхали, не такой уж я известный человек… По серебру работаю, делаю женские украшения, продаю на базаре. Батраков у меня до сих пор не было… Сын был, да аллах прогневался, помер сын, а мне скоро седьмой десяток стукнет, трудно одному. Вот и решил нанять… Да, смерть не щадит никого…

— Эх, уста-ага, — сказал Мурад-ага, — не знаю, что лучше: жизнь или смерть, но молодому, конечно, не следует умирать. Ранняя смерть тяжела, хотя иной раз и подумаешь, что лучше уж умереть, чем так жизнью мучиться.

Аннагельды-уста проницательно посмотрел на своего немолодого работника, хотел что-то сказать, но промолчал. Сговорились они за шесть туманов, пару верхней и две пары нижней одежды в год. Это была не ахти какая богатая плата, но частенько платили ещё меньше, а белобородый уста казался приветливым и добрым человеком.

Абадан выдали замуж два года назад. Она была младшей в семье и, прощаясь с ней, мать постоянно сетовала, что теперь они со стариком остаются одни. Однако, прожив с мужем положенное время, молодая женщина вернулась под родительский кров и до сих пор ждала, когда муж выплатит оставшуюся часть калыма.

Тяжёл этот нелепый обычай, особенно когда любишь, — а здесь был редкий случай замужества по любви, — но Абадан не утратила своей врождённой приветливости и жизнерадостности. Характером в свою ласковую, добросердечную мать, она, как пахучий цветок — пчёл, собирала вокруг себя девушек и молодух. К ней с вязаньем и другим рукодельем приходили подруги посудачить и пошутить, как правило, к их весёлому кружку присоединялись и те, что приходили к мастеру заказать какое-либо украшение из серебра.

Мать Абадан не возражала. Угнетённая недавней смертью сына, она всё равно не показывала своего горя на людях, радушно встречала пришедших: «Проходите, голубушки, проходите, милые. Только вам сейчас и посмеяться, а к старости ближе — разучитесь шутить, как и мы, старики. Смейтесь, вволю, пока смеётся, сейчас я вам чаю вскипячу». Не возражал против таких собраний и хозяин дома, старый Аннагельды-уста.

Уже долгое время жил Мурад-ага в доме мастера. Познакомившись поближе с небольшой дружной семьёй Аннагельды-уста, он привязался к ней и полюбил всем сердцем и хозяина, и хозяйку, и Абадан за их сердечность и доброту. А они в свою очередь ценили честность, добросовестность и душевность Мурада-ага.

Работы и в самом деле оказалось немного, бывший чабан, несмотря на отсутствие навыков земледельца, справлялся с ней, а потом, когда привык, у нега даже стало оставаться много свободного времени. По старой чабанской привычке он сначала пытался отдать свободные часы раздумьям, но тогда притухшая боль становилась острее, сердце дёргало, словно больной зуб, Мурад-ага начинал тосковать, и искал какое-нибудь занятие, лишь бы забыться, уйти от тревожного комариного звона мыслей.

Как-то Аннагельды-уста предложил ему:

— Переезжай ко мне окончательно, всей семьёй! Место для кибитки возле нас найдётся, подрабатывать можно дополнительно в ауле. Или даже вот что: отдам я свою землю тебе в аренду. Самому мне её уже никогда не обрабатывать, наследников у меня нет, а тебе и сын твой поможет. Насчёт арендной платы — сговоримся: сколько сумеешь, столько и будешь платить, а там поживём — видно будет…

Усевшись на кошме в тени мазанки, служившей хозяину мастерской, Мурад-ага подумал, что предложение Аннагельды-уста — это, может быть, лучшее из того, что могла дать ему судьба. Вот только уходить из родных мест… А что там для него родное? Его дом — необъятные Каракумы, в ауле он — случайный гость. Что привязывает его, безземельного, к нищей лачуге в ряду Сухана Скупого? Надо только с семьёй повидаться, посоветоваться, а там — и перебираться поближе к доброму Аннагельды-уста.

Из-за кибитки, где на теневой стороне расположились пришедшие к Абадан женщины, доносились обрывки разговора, перемежаемые взрывами смеха. «Хорошая дочка у хозяина», — подумал Мурад-ага, Он снял халат, свернул его и подложил под локоть вместо подушки. Из кибитки выглянула хозяйка, скрылась и через минуту появилась с пиалой и чайником чая.

— Спасибо, Амангозель-эдже, — сердечно поблагодарил её Мурад-ага.

— Пей-пей, — отозвалась хозяйка; по возрасту она была значительно моложе своего мужа и являлась, пожалуй, почти ровесницей Мурада-ага. — Отдыхай. Чаю попьёшь, я кислого молока с хлебом тебе вынесу…

— Спасибо…. А куда Аннагельды-уста пошёл?

— Куда ему идти — в мастерской сидит.

— Тихо там, никого не слышно.

— Вай, куда же его, старого, понесло? — хозяйка заглянула в мазанку и закричала: — Абадан, эй Абадан! Куда отец пошёл, серна моя?

— Не видела, — отозвалась Абадан. — Разве он не у себя?

Одна из молодух сказала:

— Недавно они вместе с Дурдымухаммедом-ага прошли мимо кибиток.

— У него, говорят, сын родился, — подсказала вторая.

— Слышишь, мама?! — крикнула Абадан, — у Дурдымухаммеда-ага сын родился, отец к нему пошёл! — и тише добавила: — Вот чудеса, девушки, а? Старый какой ага, а всё ещё празднует рождение сыновей.

— Нехитрое дело, если сосед молодой, — съязвила одна из женщин.

Все засмеялись. Абадан сказала:

— Да нет, девушки, послушайте…

— Что ты всё «девушки» да «девушки»! Ты и нам, женщинам, что-нибудь расскажи.

— Вай, неужели я всё время говорю «девушки»? Теперь буду говорить: «Девушки и женщины…», — Абадан скорчила серьёзную мину, но не выдержала и расхохоталась.

— Не так! Первыми женщин надо упоминать, а не девушек!

— Неправильно!

— Почему это — женщин?

— А потому, голубушки, что нам девушками уже не стать, а вам всем женская доля суждена.

— Нет уж, тётушки мои, — возразила Абадан, — если ваша дезичья пора прошла, то не отнимайте её раньше времени у других. Сами вы не так давно потряхивая косичками, по холмам бегали, ляле [92] Ляле — девичья песня-припевка. пели, на гопузах [93] Гопуз — губной музыкальный инструмент, на котором играют преимущественно женщины. играли…

— Хорошая была пора, — вздохнула одна из молодух. — Проходила бы вся жизнь, как в девичестве, — чего больше желать надо! Ох, хорошая пора…

— А ты чего охаешь, тётушка, завидуешь на девичью пору? Или муж тебя слишком сильно по ночам тормошит?

Девушки смущённо захихикали. Молодуха скупо улыбнулась.

— Чего незнайкой прикидываешься! — вмешалась одна из женщин. — Ты раньше, чем Аннаджемал, за муж вышла, знаешь наверное, что муж по ночам делает.