Александр Изотчин - День учителя

А ведь Мирошкин вовсе не жалел о разрыве с Завьяловой. В последующие три недели Андрей и думал-то об Ирине редко. Например, 16 июня — во время выборов президента — подумал. Тогда разрыв между Ельциным и Зюгановым составил всего два-три процента, так что интрига сохранялась почти до самого конца. И Мирошкин, приехавший в Заболотск голосовать, а затем оставшийся ночевать у родителей, сидя перед телевизором и ожидая предварительных результатов, вспоминал несостоявшегося своего тестя. К чему? Вероятно, Ольга Михайловна навеяла вновь заданными ею в тот вечер и остававшимися без внятных ответов вопросами: почему, да почему они расстались с Ирой? Андрей представлял, какое ликование царит в квартире Завьяловых, как Валерий Петрович, предвкушая победу Зюганова, готовится «воздавать демократам по заслугам»: «Как же он там говорил-то, когда я спросил, что, по его мнению, надо сделать коммунистам после прихода к власти? Ах да! «Вернуть народу украденные режимом деньги». Каким образом? «Очень просто, когда между косяком и дверью зажимают руку, всякий расскажет, где чего спрятал. А если будет упорствовать, можно и чего посущественнее зажать». Валерий Петрович не знал, что Андрей будет голосовать за Явлинского, Мирошкин дипломатично поведал Завьялову-старшему, что собирается поддержать Лебедя, за что тут же был вовлечен в дискуссию, от которой его избавила вовремя подоспевшая на помощь Ирина. Тогда Мирошкин пообещал будущим родственникам, что, если во второй тур выйдут Зюганов и Ельцин, он будет голосовать за лидера коммунистов. «Интересно, — думал после первого тура Андрей, — Ирина рассказала папаше о нашем разрыве? Наверное, рассказала. И как, любопытно, объяснила? Теперь в глазах ее отца я тоже враг. Небось не прочь и мне яйца между дверями зажать». В его воображении возникли страшные сцены, но даже под воздействием самых изуверских пыток Мирошкин в своих фантазиях не соглашался вернуться к Ирке. Так он прямо и бросал обидные слова в лицо своим палачам — отцу и сыновьям Завьяловым со товарищи… Картина получилась настолько страшная, что Мирошкин потом почти полчаса смеялся: «Удивительно: взрослый мальчик, а в голову какие глупости лезут». На голосование во втором туре Андрей решил не ходить вовсе. К чему? Оба кандидата представлялись ему неинтересными, да и вновь тащиться за этим в Заболотск не хотелось.

Надо было открывать «сезон», казалось, времени и так много упущено — уже двадцатые числа июня. И деньги появились — в школе ему наконец пересчитали зарплату по одиннадцатому разряду, который он уже несколько месяцев, как вытребовал у Гордона, и погасили долги. А еще заплатили вперед за два летних месяца — всего вышло миллион двести тысяч. Мирошкин считал, что такая щедрость связана с выборами, и только посмеивался над неуклюжими попытками властей задобрить население. Почти одновременно дали и стипендию за июль и август — получилось еще триста тысяч. Имея на руках более полутора миллионов, можно было отправляться на «поиски любви». Первые неудачи не обескуражили — так было всегда, когда Андрей начинал знакомиться на улицах, — то ему кто-то не особенно понравился, то понравившаяся девица оказывалась с запросами. Но прибавилась новая причина: некоторые девушки его возраста были «заняты» — повыходили замуж. После нескольких таких неудач Мирошкин стал обращать большее внимание на женские руки, отсеивая замужних. Высокий процент «занятых» среди более-менее привлекательных ровесниц неприятно поразил. Мелькнула мысль: «Не остаться бы одному!» Взгрустнулось о возрасте. То была минутная слабость, а уже на следующий день ему, казалось, улыбнулась удача.

Мирошкин выбрался наконец в книжные магазины и начал их объезд с «Молодой гвардии» на «Полянке». Изучив ассортимент, Андрей покинул магазин и вновь спустился в метро. В вагоне напротив него оказалась высокая блондинка, одетая в короткое яркое платье. Бюст был небольшой, но этот недостаток искупали длинные волосы, миловидное личико и голые ноги, хотя и не идеальной формы — «окорочками» (это когда бедра несколько полноваты), обутые в шнурованные сапоги из джинсового материала. Девушка смело глядела своими голубыми глазищами в лицо Андрея и улыбалась. Оба вышли на «Боровицкой» и перешли на «Библиотеку имени Ленина», Мирошкин был твердо убежден в том, что эта девушка — «его вариант». Однако дело испортил развязавшийся шнурок — черт бы побрал эти сандалии фирмы «Салита», которые Андрей купил на распродаже в начале июня! Молодой человек склонился над шнурком, а когда разогнулся — девушки не было видно, он потерял ее в толпе. Подивившись нелепости ситуации, Андрей доехал до «Охотного Ряда», поднялся в город, дошел до букинистического магазина, в котором провел значительное время, ничего, правда, не купив, вернулся в подземку и вновь вышел, уже на «Лубянке», где зашел в «Книжный мир». И здесь столкнулся с той блондинкой. Оба остановились друг перед другом, растерявшись от неожиданности.

— Значит, вы моя судьба, — Мирошкин рассмеялся.

— Да, судя по всему, — девушка улыбнулась, показав белые зубы.

На улице они познакомились. Ее звали Юля Борисова. И ей было семнадцать — в этом году она окончила школу. Андрея возраст его новой знакомой поразил, девушка выглядела значительно взрослее. Зато информация о том, что ее новый знакомый — учитель, Юлию, казалось, совершенно не разочаровала. Андрей взял из рук девушки пакет с купленной книгой (какое-то пособие по химии) и предложил пройтись. Прогулка продолжалась несколько часов, Андрей болтал без умолку, Юля не отставала, они перешли на «ты» и поели в Макдоналдсе (Мирошкин и в этом случае себе не изменил), молодой человек проводил девушку почти до дома — она жила на «Тульской». Выходя из метро, Мирошкин вновь вспомнил про Завьялову: именно из этого подземного перехода он выскочил тем незабываемым зимним вечером, чтобы облегчиться вон у того вагончика. Тогда Ирка прикрывала его своей «Чебурашкой». Воспоминание о брошенной невесте показалось Мирошкину настолько несвоевременным, что он даже затряс головой, отгоняя его… У «Коммуны» Юля попросила дальше ее не провожать, почему — осталось непонятно. Андрей решил было, что девушка стесняется своего зрелого кавалера, но, когда он потянулся чтобы поцеловать ее на прощание, не отпрянула, а поцеловала в ответ. Затем уж они поцеловались и в губы, вполне, впрочем, невинно. Только когда ее фигура исчезла за поворотом дома, Мирошкин вдруг сообразил — несмотря на продолжительную прогулку, он ничего толком не узнал о Юле. Они говорили о школах, учителях и учениках, травили смешные истории, ее чрезвычайно занимал вопрос, интересуют ли его старшеклассницы как женщины — и все. Телефон она ему не дала, но твердо обещала позвонить сама. «Наверное, будет думать. Все-таки мне двадцать три, а ей семнадцать. Просто смешно. Учитель и школьница. Вряд ли она надумает», — Андрей решил не ждать звонка и на следующий день почти забьит о существовании Юлии, но она все же «надумала» — днем позже.